Я оценила выражение его лица и вскочила с места так живо, что стул опрокинулся.
— Вы же не собираетесь шарить у меня в голове?
— Именно это я и собираюсь сделать, — сказал Кайлеан. Слова были произнесены вроде бы спокойно, но его глаза полыхнули красным. — Не беспокойтесь, меня не интересуют мелкие девичьи секреты. Я обещаю, что посмотрю только то, что касается вашего чудовища. — И он двинулся ко мне, а я двинулась от него.
— Вы не станете этого делать, — дрогнувшим голосом произнесла я.
— Еще как стану, — упрямо сказал Кайлеан. — Смиритесь и не сопротивляйтесь. Я более не намерен терпеть вранье.
Мы медленно обходили стол.
— Это… не вранье… — пролепетала я. — Это другое… А ваше намеренье низко…
— Зато действенно, — отрезал Кайлеан, ногой отшвырнул упавший стул, лежавший на его пути, и двинулся дальше.
— Мои мысли — не ваше дело, — снова начала я, отступая, но уже стало ясно, что Кайлеан находится в последнем градусе бешенства: объяснять ему что-либо поздно, по горькой иронии судьбы он не на шутку взревновал к самому себе.
Далее все произошло очень быстро. Каким-то текучим нечеловеческим движением он очутился рядом со мной, я попятилась, пока не уперлась лопатками в кухонную стену. Тут Кайлеан крепко, по-хозяйски ухватил мою голову, стиснув виски железными пальцами.
— Не смейте, — еще успела вымолвить я, прежде чем испытала странную вялость, навалилась на стену, зажмурилась и перестала сопротивляться.
Откуда-то сверху донеслись слова:
— Не бойтесь, я посмотрю только про это чудовище…
Воля была скована, но я ясно осознавала мерзость происходящего. Разум Кайлеана проник в мозг, как проникает в рот мерзкий язык насильника. Он беспрепятственно шарил по закоулкам моей памяти, и я вместе с ним видела, как Чудовище сидит на крыльце с перевернутой газетой, как поочередно предлагает мне пиво, «Мартини» и томатный сок, как он учится говорить и исполняет радостную пляску после первых успехов, как, округлив глаза, слушает мои сказки; я снова видела, как постепенно очеловечивается звериная морда… Если бы картины недалекого прошлого проявились сами собой, сентиментальные чувства согрели бы мое сердце, но сейчас происходящее показалось мне пыткой.
Кайлеан выпотрошил из меня все, что касалось Чудовища… почти все. То, что относилось к черной степи, затаилось совсем в другой области и осталось незамеченным. Эти воспоминания напоминали осторожного зверька, свернувшегося калачиком и пережидающего грозу в своей отдаленной и потаенной норке.
Наконец насилие кончилось. Я почувствовала, что железные тиски на висках ослабли, и вновь обрела волю.
Я открыла глаза. Все внутри вибрировало от обиды, в сознании царил хаос.
Кайлеан стоял рядом, вид у него был оглушенный, на скулах горели два красных пятна.
— Ты полюбила его… — пробормотал он хрипло. — Этого урода… этого недоумка… Полюбила истинно… бескорыстно… но он же… я… действительно был чудовищем!
— Некоторым не понять, — сквозь стиснутые зубы процедила я.
Кайлеан с тем же недоуменным выражением лица поднял руку и зачем-то снова потянулся к моей голове, но я отбросила его руку, а затем толкнула в грудь так, что он качнулся и отступил на шаг назад.
Ярость захлестнула меня штормовой волной.
— Не смей!.. Ко мне!.. Прикасаться!.. — задыхаясь от гнева, выкрикнула я. — Если ты… еще раз… — мне не хватало ни воздуха, ни слов, — … залезешь в мою голову… то я… я никогда в жизни с тобой не заговорю! Я… вообще никуда с тобой не пойду! Можешь убираться в свое демонское королевство один! Еще раз тронь меня — и я лучше здесь навсегда останусь, чем пойду с таким… с таким…
Наверное, по степени угрозы я походила на шипящего и выгнувшего спину котенка, что упал в клетку с тигром, но мне было все равно. Не закончив предложения, я выскочила из кухни и напоследок грохнула дверью так, что сверху посыпалось что-то белое, а в гостиной звякнула люстра.
Широкими размашистыми шагами я направилась к себе. Там я от души грохнула и своей дверью (снова что-то посыпалось с потолка), бросилась было на кровать, но потом вскочила, за пару секунд придвинула к входу тяжеленный комод, который в обычном состоянии и с места не смогла бы сдвинуть, опять упала на кровать и наконец заревела.
Рыдала я долго и бурно, будто оплакивала весь мир. Впрочем, мой мир действительно давно уже дал трещину, которая, казалось, становилась все больше и больше, открывая путь в бездну. Все, что я любила, находилось в недосягаемой дали, а тот, кому я только-только начала доверять, обошелся со мной самым бесцеремонным образом.
Выплакавшись, я обессилела и затихла, лежа лицом в подушку, и тогда почувствовала, как прогнулись пружины — кто-то тяжелый присел на кровать…
Я вскинулась и метнула взгляд на вход — комод был на месте.
