клетчатые скатерти были свежими. На каждом столе стояла вазочка с цветком, и заклинание неувядания было выполнено аккуратно и надежно — я сама накладывала его позавчера. Куда ни посмотришь — ни пылинки, ни соринки. Мне вспомнился рассказ Хемингуэя, где один старик приходил в кафе и подолгу там сидел, потому что там было «чисто и светло».
Эта вещь так и называлась — «Там, где чисто, светло», и у нас было в точности так.
Учебник мне попался старенький, апатичный, и библиотекарь Лина Давыдовна, выдавая его, даже извинилась.
— Прости, Данюша, что подсовываю тебе такой… — она покосилась на книгу и продолжила, — …раритет, но уж кто-кто, а ты с ним справишься.
Поначалу буквы были бледными, местами даже совсем исчезали. Но я пошептала учебнику ласковые слова, погладила по потрепанной обложке, осторожно расправила заломленные уголки страниц и устроила книгу так, чтобы раскрытые страницы смогли погреться в утренних лучах. Постепенно от поглаживаний и воркований мой старикашечка оттаял, взбодрился и даже помог с объяснениями в одном сложном правиле. Красивый старинный шрифт стал четче, а на пустых доселе страницах обнаружились недурные гравюрки.
Вот и славно, мастерство не пропьешь, довольно подумала я, поглаживая хрупкие листы. Впервые за последнее время я почувствовала что-то вроде спокойствия.
Сердечная боль нерешительно качнулась и сделала шаг назад.
Тонко прозвенел колокольчик. Какая-то ранняя пташка уже впорхнула в наше заведение в поисках кофеина и хорошего настроения.
Раньше, принимая заказ у посетителя, я, в отличие от своих коллег, никогда ничего не записывала. Это была моя фишка, невинное хвастовство идеальной памятью. После несчастья вдруг обнаружилось, что слова перестали послушно укладываться в аккуратные стопочки, а вместо этого разбредались в разные стороны, как стадо непокорных коз. Пришлось завести блокнот, такой же, как у остальных официанток.
В этот день мне впервые захотелось вновь испытать свою память.
Не доставая блокнота, я подошла к посетителю, занявшему место у окна.
Блондин в голубом пуловере, повесив джинсовую куртку на вешалку и пристроив объемистый рюкзак на соседнем стуле, изучал меню.
— Доброе утро, — поздоровалась я. — Может быть, сразу кофе? Сегодня у нас до десяти утра…
Он поднял голову, и я запнулась.
Это был тот самый Мартин из нашего института. Прибалтийская звезда, о которой ходило столько невероятных слухов.
Голубоглазый, золотоволосый, потрясающий.
— Привет! Действительно, давайте сразу кофе. — Улыбаясь, он спросил, с этим своим невероятным акцентом: — И что мне будет за то, что я пришел раньше всех?
— Двадцатипроцентная скидка на эспрессо и капучино. До десяти утра, — несколько скованно ответила я.
Дружелюбный, но пристальный взгляд голубых глаз слегка смущал меня. К тому же вдруг вспомнились Женькины предупреждения.
Но не могла же я отказать посетителю в обслуживании из-за мутных слухов — мол, ходят тут всякие, а потом Тургеневы из могил пропадают.
— Пусть будет капучино — сто лет не пил. И кружка пусть будет огромной, — продолжил Мартин, по-прежнему улыбаясь. — У вас есть огромные кружки?
— Разумеется. Есть огромные стандартные… — я показала на стойку, где, подвешенная к держателям, сверкала белоснежная посуда. — А есть и такие… — Я повернулась в другую сторону и указала ему на старый буфет, притулившийся рядом с барной стойкой.
Там, за застекленными дверцами, стояли кружки, чашки, бокалы — разнообразнейших размеров, цветов и форм.
— Что предпочтете? Стандарт или индивидуальность?
— Только отсюда! — Он кивнул на буфет. — Я и сам большая индивидуальность.
Не сомневаюсь, подумала я.
— Тогда выбирайте. Но только не с верхней полки.
— А что на верхней полке?
— Там чашки постоянных посетителей. У каждого своя. Это у нас бонус такой, для тех, кого мы давно знаем.
— М-м-м… Я тоже хочу такой бонус, — мечтательно сказал Мартин, но смотрел он при этом не на буфет, а на меня. И что-то такое было в его взгляде, отчего мне померещилось: не про чашки он говорит.
Сердце вдруг екнуло, и руки задрожали.
Так, Даня, кончай дурить, строго приказала я себе. Как ты ему кофе подавать собираешься, трясущимися-то руками?
Я подсобралась и вежливо улыбнулась краешками губ.
— Это еще надо заслужить.
Пусть тоже подумает, про чашки ли я говорю.
Мартин сделался подчеркнуто серьезен.
