— А ты уверен, что твоя девушка… э-э-э… твои девушки… в общем, ты уверен, что все этого хотят?
Мартин усмехнулся.
— Они не мои девушки, и они очень этого хотят. Они считают, тебе надо больше общаться.
Мама говорила то же самое.
— Даже не знаю… А разве фонтаны уже работают?
— Еще нет, но это не имеет никакого значения. В этом, собственно, и есть суть завтрашнего мероприятия. Петергоф без фонтанов.
Звучало неплохо.
Более чем неплохо.
Скорбь день за днем подтачивала мою цельность, а в этом предложении был шанс сдвинуть тягостный ракурс с мертвой точки.
Я снова нерешительно взглянула на свиту.
Ксения помахала мне и улыбнулась. Этот простой жест решил все. В конце концов, надо быть честной с самой собой — меня тянуло к этой необычной компании. Как вышло так, что они оказались вместе? Почему вне стен института они совсем другие? И, конечно же, больше всего меня волновал вопрос, какого рода отношения связывают их с Мартином.
Загадка из загадок покачивалась перед моим носом в виде сочной морковки, заставляя продвигаться вперед.
— Я поеду.
— Отлично, — снова сказал Мартин. — Тогда встречаемся на Балтийском вокзале в центре зала в шесть утра.
— Шесть утра?! — вскрикнула я раненой птицей. Имя этой птице было сова. В свой выходной я намеревалась хорошенько выспаться и поваляться в кровати.
Мартин засмеялся.
— Ты с таким ужасом это сказала… Бедняжка. Но электричка на Ораниенбаум отходит в шесть пятнадцать.
— Но зачем в такую рань?
— Ехать почти час, потом идти в Александрию — тоже время займет.
Идти в Александрию… Что за фраза… Перед внутренним взором предстала фантасмагорическая картинка: мы, закутанные в бедуинские одежды, цепочкой бредем по слепящим бескрайним пескам Египта…
— Это парк такой в Петергофе, — развеял пустынный пейзаж Мартин. — Никогда там не была?
— Нет. Мы с мамой, когда приезжали в Петербург, больше по городу гуляли. Как-то так получалось. Вообще мы много где бывали, но всего не успеть.
Мартин помолчал, разглядывая меня, потом спросил:
— Ты очень дружна с матерью?
Что за странный вопрос… Разве может быть иначе?
— Конечно.
С каким-то еле заметным напряжением Мартин снова спросил:
— Она красива, добра, умна? Чего в ней больше?
Эти вопросы были еще странней предыдущего и совсем мне не понравились.
— Она моя мать, — сказала я и обхватила себя за плечи.
Не надо было соглашаться.
Судя по тому, что Мартин сменил тему, он умел читать язык жестов.
— Завтра на Петергоф опустится великолепный туман. Но он продержится часов до девяти, надо успеть. Будет красиво, но холодно, оденься потеплее.
Я нехотя кивнула, все еще прикидывая, не стоит ли мне завтра в срочном порядке захворать.
— Почему ты так уверен в тумане? Ты же знаешь, как говорят: есть ложь, грязная ложь и синоптика.
— По-моему, не синоптика, а статистика. А туман… Это будет не простой туман. Люда у нас погодница. Она туманная ведьма.
— О-о-о… — Я сразу же передумала болеть. — А можно будет посмотреть, как она это делает? Люда не будет против?
Мартин усмехнулся.
— Я попрошу — и она не будет против.
Не могу сказать, что мне понравился самодовольный оттенок этого утверждения, но очень хотелось понаблюдать за работой туманной ведьмы. Вмешательство в гармонию погодных стихий тоже запрещалось законом, и, в принципе, я была с этим согласна. Но ведь утренний туман на берегу Финского залива в начале мая — не такое уж противоречащее реальности явление.
Всего лишь маленький кусочек старинного парка, закутанный в седые меха…
