– Да, она состоит в секретарях при Сафие-султан, главной наложнице османского правителя, – ответил Джозеф. – Говорят, на самом деле Османской империей правит именно Сафие-султан, но она никогда не покидает своего дома. Малхи же, будучи иудейкой, повсюду представляет ее, говорит и действует от ее имени при иноземных дворах, а после сообщает правительнице все, что узнала, ведет переписку и всякое такое прочее.
– Посланница, короче говоря, – сказал Вертумн.
– Не знаю, как госпожа Малхи относится к собакам, – тревожно заметил Джозеф, косясь на Вертумна. – А, правду сказать, и к животным вообще. Я не спросил, какого она мнения насчет собак или прочих животных. Времени не было.
– Времени не было?
– Не было. Господин велел бежать за вами во всю прыть, на какую только способны мои ноги.
– Бежать во всю прыть и попросить нас подождать?
– О нет! Герцог просит вас войти и предстать перед ним, и перед этой османской женщиной тоже – пусть, мол, убедится, что посол жив, а Орсино не виноват в воинственности Оберона. Он просит вас войти, не мешкая. Я хотел было сказать ему насчет собаки, но…
– Времени не было, – закончил за него Вертумн.
– Цыц, Вертумн! – прикрикнула на него Помона. – Веди, Джозеф.
Вертумн со связанными руками захромал за ними, безуспешно стараясь избавиться от ощущения, будто его волокут за собой, точно пленника или добычу, хотя он не сделал ничего дурного. Хотя – наверняка сделал, иначе жил бы сейчас совсем другой жизнью и совсем в другом обличье. Должно быть, где-то в прошлом ему пришлось выбирать, и он ошибся в выборе…
– Османы будут тревожиться по поводу непрочного мира с Венецией, – сказала Помона на ходу.
– Как ни назови – непрочный мир, ленивая война – с дипломатической точки зрения разницы нет, – ответил Вертумн. – Главное – устроить так, чтобы никому не удалось усилиться. Ни Венеции, ни, конечно же, испанцам – они как раз сейчас угрожают Англии. Малхи желает удостовериться, что Оберон не примет сторону Венеции – что он непременно сделает, гневаясь на Орсино. Раз так, она будет мне рада.
– Тебе все будут рады, – заверила его Помона. – А теперь, ради всего святого, прекрати гавкать, пока нас не выставили вон.
Виола с Орсино восседали на помосте в тронном зале дворца. Кресла были сдвинуты так близко, что руки их то и дело соприкасались – и в то, что это случайность, Помоне что-то не верилось.
Они, эти двое, были подобны двум магнитам – даже сейчас, несмотря на воинские облачения, их лица так и сияли.
Многие годы Помона выбирала себе любовников исключительно по расчету и расставалась с ними без малейшей печали. Частью – из осторожности: она отлично помнила, как Сикоракса была отправлена в изгнание за страшное преступление – желание родить дитя своего возлюбленного, но Помона давно умела предотвращать беременность. Чего ей никогда не приходилось – это предотвращать любовь. По крайней мере, такую, как у Виолы с Орсино.
– Орсино, мой повелитель, – кланяясь, заговорил Вертумн.
– Что это? – перебил его Орсино. – Помона, словами не выразить, как мы рады приветствовать тебя, если ты пришла с вестями о Вертумне. Но где же он?
– Мой повелитель, видите ли вы эту собаку рядом со мной?
Помона выступила вперед. Вертумн, хромая, пристроился сбоку. Кровь, сочившаяся сквозь дырку в прожженной подошве, оставляла бледные пятнышки на синем с золотом полу тронного зала Орсино. Кровь эльфа – превосходная добавка в котел какой-нибудь ведьмы из тех, кто обучен не только присматривать за садом.
Орсино резко рассмеялся, хотя с виду ему было совсем не смешно.
Из толпы придворных навстречу Помоне шагнула женщина – приземистая, толстая, однако одетая в прекрасный шитый золотом жакет, застегнутый до самого горла. Волосы ее были убраны под шелковый платок цвета апельсинов.
– Это Малхи, – прошептал Вертумн. – И она, и Орсино с Виолой, мигом узнали бы меня в лицо, будь я самим собой.
– Весь двор видит твоего пса, – ответил Орсино. – И не только видит, но и слышит.
В толпе захихикали.
– Цыц! – шикнула Помона на Вертумна. – Мой повелитель, история, с которой я явилась к вам, весьма необычна, но клянусь собственной жизнью: она правдива и стоит вашего внимания.
– Приблизься же и говори.
Они двинулись к трону. Малхи наблюдала за ними с едва заметной улыбкой.
– Вчера я возвращалась домой непривычным путем и наткнулась на огороженный стеной сад там, где никакому саду быть не полагалось. Войдя, я увидела в саду женщину примерно моих лет и фею – крохотную, не больше мотылька. И больше – никого. На прощание женщина дала мне книгу. Придя домой, я обнаружила на первой странице дарственную надпись – некоему Вертумну от Оберона.
Вынув из котомки книгу, она подала ее Орсино.
Придворные зашептались. Орсино открыл книгу и прочел надпись.
