А ведь верно! Они не увидят ничего, но Помона увидит – и сможет прочесть эти письмена всем!
Закрыв глаза, Вертумн задрал на голову подол белой рубашки. Интересно, что при этом видят окружающие? Пса, вычесывающего блох? Или вставшего на задние лапы? Но Помона видела человека. Он повернулся к ней спиной и замер, голый до пояса, и его наготы не видел никто, кроме нее, хотя вокруг стояла целая толпа.
В солнечных лучах над его головой кружились пылинки, словно все жизни, которые он мог бы прожить, плясали вокруг него гальярду – выбирай любую!
Вертумн слышал, как прервалось дыхание Помоны. Почувствовал – он мог бы поклясться, что почувствовал – дюйм воздуха, отделявший ее пальцы от его кожи, пока Помона водила рукой над знаками, выжженными Обероном на его теле, чтобы сохранить его от старости. Этот дюйм воздуха словно таил в себе молнию. Тут Помона коснулась его спины. Вертумн вздрогнул.
– Помона! Если тебе есть, что сказать, говори, – велел Орсино.
Помона заговорила. В голосе ее появилась легкая хрипотца.
– Я вижу… знаки. Письмена. Как будто нарисованные индиго, но краска – под кожей. Все они вьются и сплетаются, словно круги пустились в пляс с углами.
Вновь обратившись к Вертумну, она зашептала так, чтобы ее слышал только он:
– Что это?
– Числа, – ответил Вертумн. – Числа, написанные на малаяламе, одном из индийских языков. На этом языке говорила моя мать. Она подарила мне это тело, а Оберон сделал его неподвластным времени.
Сделай он правильный выбор, и чисел было бы девять, всего девять, и боли было бы куда меньше – хотя ребенка, пожалуй, она потрясла бы не меньше. Каждый год Оберон предлагал ему это, а он, Вертумн, все откладывал… Раз за разом делал выбор, и вот однажды выбирать стало не из чего.
– Они сохраняют мое тело таким, как есть, в соответствии с моим ныне бессмертным духом, – продолжал он. – По одному числу на каждый год, прожитый этим телом до того, как Оберон выжег на мне эти числа и остановил увядание, присущее телам смертных.
– И ты ждал… – прошептала Помона. – Сколько же лет ты ждал? Сорок? Я не смогла так быстро сосчитать, а письменности этой не понимаю.
– Пятьдесят, – ответил он. – Я ждал пятьдесят лет.
Прохладный палец снова коснулся кожи – всего на миг, описав дугу, и Вертумн вздрогнул опять.
Отдернув руку, Помона отступила.
– На его спине – письмена, пятьдесят чисел на языке далеких индийских земель. Наверняка ни у кого другого нет таких. Могу нарисовать их для вас, мой повелитель.
– Но как убедиться, что эти письмена – действительно его? – спросил Орсино. – Известно ли кому-нибудь из нас, что настоящий Вертумн вправду носил подобные знаки?
– Он был подменышем, похищенным из Индии, а на спине у этого человека – индийские письмена, нанесенные рукой эльфа. Если вы полагаете меня честной женщиной, если верите, что я рассказываю о том, что действительно вижу, сомнений быть не может.
– Но видел ли эти письмена кто-нибудь еще?
Вертумн отрицательно покачал головой.
– Вспоминай же, вспоминай, – прошептала Помона. – Хоть… Хоть кто-то должен же был их видеть!
Вертумн вновь покачал головой.
– С тех пор, как эти письмена появились, я вел спокойную, замкнутую жизнь. Их не видел даже я сам. Кроме тебя, Помона, их видел только тот, кто начертал. Сам Оберон.
Помона устало обмякла, прикрыла глаза и покачала головой. Да что ей от него надо? Его душа не носит на себе клейма мастера! Кроме тела, у него ничего нет, и даже этому доказательству здесь доверять не торопятся…
– Мой повелитель, он говорит, что видел эти письмена только сам Оберон, – медленно проговорила Помона – но далее слова ее пустились вскачь. – Даже если получить неопровержимых доказательств невозможно, молю вас: подумайте хорошенько обо всех изложенных мной обстоятельствах и о том, как расценить их. О книге с дарственной надписью. О заклятии и о саде. О письменах на его теле. Если он не Вертумн, то кто же?
– Ха! – вскричала Виола, поднимаясь на ноги. Меч, висевший на ее поясе, сверкнул в солнечном луче. – Царь эльфов водит нас за нос! Он замышляет сбить нас с толку, чтобы застать врасплох! Вначале прячет собственного посла, чтобы облыжно обвинить нас в его смерти, а потом присылает ведьму с собакой, чтобы потешиться над нами, отвлечь нас, заставить усомниться в необходимости войны и поколебать нашу решимость. Не лезь в его ловушку, любовь моя!
Орсино крепко растер лицо рукой, затянутой в кожаную перчатку.
– Конечно. Отменять боевую готовность нельзя.
Все это время Малхи, заложив руки за спину, расхаживала вокруг Помоны и Вертумна – неторопливо, точно кошка.
