– Это правда, – громко объявил Вертумн. – Я люблю ее.
Голос его осекся. Наверное, он не до конца превратился в эльфа и так и не научился врать изящно. Отпустив локоть Лоренцо, Помона всплеснула руками. Что ни скажи хоть другу, хоть врагу – все как об стену горох!
– Х-ммм, – протянула Титания. – Не верю. Докажи.
– Доказать? Чем же я могу доказать свою любовь?
– Убеди меня, – велела царица фей, разведя руками. – Расскажи, отчего ты любишь ее.
Вертумн сцепил руки за спиной и принялся расхаживать по залу взад-вперед. Дискуссии и рассуждения он любил больше всего на свете.
– Если ты спросишь, отчего стрела Купидона попадает именно в это место именно в этот час, я не смогу ответить, как не смог бы сказать, отчего мне суждено было родиться от матери, дружившей с царицей фей, или почему моей матери было суждено умереть.
– Нет, Вертумн, сейчас от тебя требуется побыть рапсодом, а не философом. Воспой же хвалебную песнь! Поведай мне о своей любви. Выкладывай ее на стол, как шелк и бархат, и дай мне оценить ее вес.
Вот дурак! Ведь он взаправду намерен так и сделать. И угодить прямиком в западню. Эта Малхи – в дружбе с Титанией. Должно быть, она устроила все это, чтобы выставить их на посмешище. Конечно, повешения и четвертования они не заслуживают, однако им явно предстоит вывалить на пол все свои потроха[22] ради забавы придворных.
– Я люблю ее, потому что… – заговорил Вертумн, но тут же умолк.
– Он вовсе не любит меня, – презрительно усмехнулась Помона.
– Я люблю ее за то, что она спорит со мной.
Новый взрыв хохота. Титания подняла брови.
– Недурно сказано, сэр, недурно сказано. Если забыть о ее внешности, да, это к лучшему.
– Но мне очень нравится ее внешность, – возразил Вертумн.
О, господи…
– Я люблю морщинку меж ее бровей, и грязь под ее ногтями. Мне нравится, как щеки ее округляются, словно яблоки, когда она смеется.
Придворные умолкли. Смотрят. Ждут.
– А что скажешь ты, ведьма? Скажи, ты любишь моего подменыша?
Улыбка исчезла с лица Помоны. Она взглянула на Малхи – ее лицо было непроницаемо. Тогда Помона перевела взгляд на Вертумна. Господи всемилостивый, он не врал! Он говорил откровенно, или, по крайней мере, думал, что не лжет. В животе у нее что-то екнуло, точно она взлетела ввысь, только на сей раз рядом не было гибкой и прочной лозы, чтоб подхватить ее и опустить на землю. Ничто не спасет ведунью, если ветер унесет ее прочь.
Помона покачала головой. На глаза навернулись, помутив взор, предательские слезы. Она просто не могла любить его. Она неспособна на такое. Она состарилась, устала, а долг перед покойной подругой мог увести ее очень далеко от Иллирии. Что может принести ему, бессмертному, ее любовь? Только горе.
Вертумн взял ее за руку. Помона крепко сжала его ладонь и почувствовала, что совсем не желает ее отпускать.
– Да, – еле слышно шепнула она.
– Что? – переспросила Титания. – Что ты сказала, ведьма?
– Я люблю его. Господи, помоги…
В уголках глаз Вертумна появились морщинки.
– Докажи.
– У него… – Помона окинула Вертумна взглядом, изо всех сил стараясь придумать хоть что-нибудь. – У него такие плечи…
– Ха! – Титания вновь рассмеялась. – Мой философ обрел страстную любовь! Хорошо! Вертумн, что скажешь ты?
– Я люблю ее за то, что ей нравятся мои плечи, – не задумываясь, ответил он.
– А я полюбила его за то, как он погладил меня по щеке, думая, что я сплю – словно изучая мое лицо.
– А я полюбил ее за ее силу, за то, как повинуются ей растения – точно самой Деметре. Я люблю ее мудрость. Люблю ее верность и честь.
Что еще можно сказать? Что может сравниться с его словами, не оказавшись ничтожным и блеклым рядом с ними?
– Я люблю его за подаренную книгу. Люблю за то, что он без страха и колебаний пошел наверх по моей лестнице. Люблю его за то, что голова его витает в облаках.
– А я люблю ее за то, что ноги ее твердо стоят на земле.
Они умолкли, глядя друг на друга. Помона улыбнулась Вертумну, едва не смеясь от счастья. Оба они споткнулись об истину, едва ступив на путь лжи.
Титания захлопала в ладоши.
