И пусть никто не скажет, что Кмун Шета?т, смотритель архивов, на пятой сотне впал в детство, как его собратья.
Бесформенные, источенные ветром скалы уносились прочь в отвратительном треске мобиля. Под безжалостным солнцем нагромождения серого и желтого камня походили на грязную пену, что вспучилась над неровной поверхностью пустошей. Чем дальше углублялись они в выжженные земли, тем выше вздымались по сторонам дороги ноздреватые скалы. Еще немного – и закроют солнце.
– Мы должны успеть до… – начал жрец, когда мобиль сотряс толчок, так что зубы у Кмуна клацнули.
– О, я знаю, я все знаю! – горячо заверил Лайва. – Я взял самую быструю птичку, ни у кого в городе такой нет. По моим расчетам, будем на полцикла раньше зевак.
«Лучше бы рассчитал, что делать с мобилем!» – подумал Кмун.
Даже через подошвы эластичных туфель он чувствовал, как раскалился пол от работавшего внизу двигателя. К тому же машину болтало из стороны в сторону, и если к скрежету и дребезжанию жрец привык, то начал опасаться, что рано или поздно мобиль слетит с дороги и на полной скорости вмажется в скалы Пустошей.
Мысли эти частенько навещали Кмуна – и возвращались с завидной настырностью.
Мир совершенен. Жрец знал это много веков, с тех пор, как в последний раз вышел из вод жизни. Он смотрел воспоминания предков – так что ему было с чем сравнивать! Он давно потерял интерес к миру за пределами побережья, но ни в Шрилага?те, ни в Ракса?ре, ни в Наррамoне – нигде в окрестных городах не знали ни смертей, ни немочи. Выцветшие фрески говорили, что человек рожден для радости и наслаждений. Плоды для пищи появлялись на вечнозеленых деревьях в садах, что управляются искусственными слугами. Часть садов иссохла и больше не давала еды, но не беда – ведь их еще много.
И все же… Созданные тысячи лет назад машины медленно, но верно рассыпались. И в храме понятия не имели, что с этим делать.
Они остановились, когда стало ясно, что дальше придется добираться пешком. Маячок мигал на самом краю экрана, у латунного окоема. Кмун подавил вздох, глядя на испещренные расселинами и пастями провалов скалы.
– Давай, старик. Хватит ворчать! – проговорил Лайва и коснулся приборной панели, подняв прозрачный купол.
Испепеляющее солнце окатило жрецов, как горячая вода. Пока Кмун медлил, коротышка протиснулся в щель и начал восхождение.
Карабкались долго, не обращая внимания на шорох ползущего под ногами гравия, пыль и ссадины. В конце концов, жреца охватил странный, неведомый ему прежде азарт. Подательница удовольствий отвернется, увидев сведенные костяшки и отвратительные царапины. Но пусть. Собратья поймут. Упавшая звезда… Что стоит неделя аскезы, скрывающая уродства чадра – если они найдут звезду? Если привезут ее в храм?
Жрецы отыскали ее через несколько минут. Искореженный металл, обожженный, потекший, точно воск. Обломок, похожий на кусок обшивки мобиля. От него все еще поднимался дымок.
Так это и есть звезда? Но почему… потом Кмун заметил еще осколок, и еще – и ему стало не до вопросов.
Он первым увидел человека. Тот лежал ничком у особенно большого обломка, похожий на скомканную тряпичную игрушку.
– Что ты… – начал Лайва, но Кмун не ответил. Во рту у него пересохло, и впервые за долгие годы он познал забытое чувство.
Страх.
Потому что человек был мертв.
Не обращая внимания на собрата, жрец подошел к телу. На человеке был странный металлический костюм, сродни ритуальным доспехам, что хранились в реликварии. На памяти Кмуна старший надевал их трижды, на обряд столетия. Вернее – больше, много больше… просто дальше жрец помнил с трудом.
Судя по звукам, Лайва боролся со рвотой в отдалении. Присев на корточки, Кмун с опаской перевернул тело.
Толстый металл не то панциря, а не то комбинезона вдавился в грудь, смяв кости, мышцы, органы… что там еще у человека внутри? Странное, омерзительное зрелище. В тот день Кмун впервые увидел смерть – и первое, что он подумал, было: мертвецы похожи на сломанные куклы, набитые противной влажной массой.
Плоть человека сочилась кровью. Это не жар убил его. Серебристый металл выдержал температуру – то было падение. И необычно острый для обточенных ветром пустошей камень.
Кмун отвернулся, иначе бы его тоже стошнило. Встретился взглядом с собратом.
– М-м-мертв, да? – заикаясь, переспросил Лайва.
Кмун промолчал. Отрывисто кивнул. Но коротышка не отставал:
– Но к-к-кто он? Не отсюда же, да? Я никогда… то есть я не видел таких букв.
И правда: то, что жрец сперва принял за узор на рукаве, больше походило на буквы. Молитва? Клеймо механического дома, что выпустил странное одеяние? Кмун не успел по-настоящему всмотреться, потому что за спиной раздался тихий стон.
Против воли жрец сжался, как будто смерть заразна, как будто стоит отвернуться – и разбросанные по плато камни накинутся, расправятся с ним, как
