Он тоже чувствует, понял жрец. И тоже не знает, что с собой делать.
– Она из предков, – хмуро произнес Кмун. – До вод жизни, еще до всего, предки послали корабли к другим мирам. Блестящие серебряные иглы, они стартовали из глубоких шахт… Я не знаю, чего они хотели, – закончил он. – Все это никому не нужно. А теперь и вовсе позабылось.
– И ты… Думаешь, она знает, как работает техника?
– Должна знать.
Кмун отвернулся. Но обнаженное тело по-прежнему стояло перед глазами. Видят боги, она была уродлива! Бледная, невысокая, с покрытым морщинками лицом и чересчур широкими бедрами. Подумать только, жрец всегда считал Лайву коротышкой, но рядом с ней тот казался полубогом.
И ее рука. Кмуна тошнило при взгляде на перелом.
– Из предков? – вдруг встрепенулся Лайва. – Нет. Из прапраправнуков. Мы еще из первых поколений… ну, после… А у них? Сколько поколений прошло у них?
Кмун не хотел знать. Да и у младшего жреца голос дрогнул.
– Нужно все рассказать старшим!
«Обряд десятилетия, – мог бы напомнить Кмун. – Половина занята в церемониях, а еще половина отсыпается». Но он понимал, что собрат ищет только повод сбежать. Пусть. Жрец и сам бы с удовольствием ретировался, да только Лайва прикатил косметическую машину прямо в его покой. Куда сбежишь из собственных комнат?
Когда Лайва ушел, жрец вышел на балкон, зависший в трех тысячах локтей над песками. В особенно ясные ночи отсюда виднелось зарево огней над Шрилагатом. Дивное зрелище, но все же хорошо, что храм стоит в стороне от города. Вдали от шума и толкотни сухой воздух пустошей пах как само время.
Жрец нахмурился. Запах чужачки преследовал его и здесь. Горячий и пряный, тот исходил даже не из комнаты, а от одежды. Словно, прикоснувшись к пришелице, Кмун ею замарался.
Жрец осторожно раздвинул медные цепочки – удостовериться, что чужачка по-прежнему без сознания. Та лежала с закрытыми глазами, энергетический колпак над ложем был совсем прозрачным – но все же иногда посверкивал холодными голубыми искрами.
Боги! Предки и боги…
И он сам же себя оборвал.
Мы привыкли боготворить предков, а они уродливы и низкорослы, так говорил себе Кмун. Не так, не так должно происходить воссоединение… И он тут же спрашивал себя: разве не для радости рожден человек, не для нового опыта?
Он подошел к ложу. Косметическая машина уже закончила с рукой, кость больше не торчала во влажном месиве. Щупальца напылили на предплечье чужачки белый и твердый браслет. Такая уязвимая, она все же казалась гордой, почти надменной – с заострившимся чертами и бледными, плотно сжатыми губами.
Медленно, с опаской, он протянул руку и, преодолев сопротивление барьера, коснулся здорового плеча. Потряс. Сперва легонько, а потом сильнее – но пришелица не шелохнулась.
Кровь стучала в ушах, а тело стало легким. Пальцы его скользнули по белой округлости груди – и сжали податливую кожу. Звезда, смерть, одуряющий аромат – все это сводило с ума.
Он плохо помнил, что происходило дальше. Урывки, клочья ощущений. Ляжки чужачки были мягкими и холодными, хотя на вкус жреца полноватыми. Поначалу он волновался – только глупец бы не волновался на его месте – но вскоре забыл обо всем, остались лишь он, его желание и осознание того, что она из них… из предков.
А потом произошло странное.
Нет, чужачка не очнулась – но ее тело сжалось в спазме, грудь ходила ходуном, выжимая из легких воздух. Кмун только и успел, что отстраниться, спешно запахнув мантию. Она еще раз пару раз вздохнула, судорожно глотая воздух и выдыхая резко, в голос…
И в этот миг, как в плохо поставленной мистерии, в дверях вновь появился Лайва.
Тело чужачки продолжало выплевывать воздух. Потом она прижала ладонь к губам, еще несколько раз в голос выдохнула и села.
– Ч-что… что с тобой? – едва прошелестел коротышка.
Как согрешивший, неспособный выбросить свой грех из головы, Кмун все не мог оторвать взгляда от ее лона. Догадался ли младший жрец? Или нет?
Но слова чужачки быстро вернули его в здесь и сейчас.
– Я закашлялась…
Странное слово. Янакка перевела, отыскав понятие в корпусе языка, но смысл ускользал от Кмуна. Что это? Еще одно из уродств предков?
– Ты… что? – переспросил Лайва.
Хорошо ему, подумал жрец. Коротышка опасался всего и всегда, да и от природы простоват. Кмун же думал, что пришелица еще ничем не помогла, но
