– Вы меня вчера подвозили на Варшавскую. Еще говорили о гномоне, помните? Вы сейчас свободны?
– Через пять минут освобожусь. Куда подъезжать?
– К Юзефу. Это…
– Я знаю, где это. Вы все-таки надумали посмотреть гномон?
– Не совсем, – сказал он.
* * *Всадник Луций Анней Мела: Легкие разговоры… Я и сам рад возносить им хвалу, словно бы в этом скрывается какая-то особая доблесть – вести легкие, ни к чему не обязывающие беседы среди всеобщего позора и разврата, среди доносов верных и предательств ближних, в равнодушном ожидании собственной гибели. Ты бы сказал, мой друг, что, в сущности, в этом-то и состоит наша жизнь, поскольку конец ее известен всем нам… и мы на пути к этому неизбежному концу рассказываем друг другу забавное, чтобы скрасить ожидание. Ну вот, я мог бы, скажем, рассказать тебе забавную историю о некоем человеке, который лунной ночью торопится через кладбище к своей возлюбленной и, поскольку на ночных улицах небезопасно, нанимает себе в сопровождение солдата по имени Гай…
Петроний: Здоровенного, как Орк?
Всадник Луций Анней Мела: Ты прав, мой друг, здоровенного, как Орк… и вот, среди могильных плит и кипарисов, среди лунных теней сопровождающий нашего героя вдруг, буквально ни с того ни с сего, останавливается, сбрасывает с себя одежду, мочится вокруг нее, оборачивается волком и убегает в лес. Герой же тем временем, напуганный сам до полуобморока, спешит, тем не менее, по ночным пустырям к своей возлюбленной…
Петроний (прерывая его): Это, бесспорно, забавная история. Кому знать, как не мне. Я сам ее сочинил. Хочешь развлечь меня рассказом про оборотней, придумай что-то получше, друг мой.
Вадник Луций Анней Мела: Оборотни… Велика новость! Зверь живет в каждом человеке, и в нас с тобою тоже, веселый друг мой. Мы легко впадаем в ярость, чуть что нам не по нутру, мы скоры на расправу с неугодным. И не просто убить, а так, чтоб жертва еще помучилась. Надо лишь знать, что нам убийство дозволено, и убивай, покуда не запыхаешься… Как полагаешь, что нам в этом препятствует?
Силия: Боги. Они сильнее любого смертного. Их гнев неотвратим и страшен.
Всадник Луций Анней Мела: Что, если сами боги велели нам этого истребить и еще вот этого? Нешто на данайцев, из брюха коня вылезших, осквернив алтари троянские, на сонных бросившись, словно бы стая хищников, боги гневались? Зная, что мы останемся безнаказанны, как удержим в себе зверя, во тьме разящего?
Азия, нубийская рабыня: Жалостью, мой господин. Стариков и детей убивать легче всего, однако такого убийства стыдится даже свирепый.
Всадник Луций Анней Мела: Иными словами, человека удерживает от убийства некое особое свойство, заставляющее его испытывать пусть и слабое, но эхо страданий, которые он причиняет другим. И свойство это развито у разных людей в разной степени – у одних более, у других – менее. Значит ли это, что тот, кто полностью лишен этого свойства, получает явные преимущества в состязании житейских колесниц? Ведь ему проще добиться высокого положения, поскольку он пренебрегает страданием, которое причиняет смертным. И вот он идет напролом к своей цели, и ничьи слезы, ничьи мучения его не остановят. И что же? Судьба подстерегает его со своим счетом? Нет, друзья мои, напротив, он торжествует, он возносится в конце концов так высоко, что людской упрек ему не страшен, напротив, его страшатся и обожают…
Силия: И гнев богов не страшен тоже?
Всадник Луций Анней Мела: Он ведь сам становится богом, душа моя, поскольку боги равнодушны к людским страданиям. Я слышал много историй о том, что боги карали провинившихся. Однако мы видим, скорее, обратное – торжество виновных и страдания невинных. Справедливость – слово, которое выдумали слабые, чтобы тешить себя напрасными надеждами.
Петроний: Боги выше воздаяния и справедливости, да и слово это для них неведомо, его никто не произносит в космических сферах – от внешней до внутренней. Там вообще, я подозреваю, от слов никакого толку. Но послушай, друг мой, не в том ли доблесть, чтобы наладить то, что мы называем справедливостью, хотя бы на очень ограниченном пространстве? Быть может, для того боги и сотворили нас?
Всадник Луций Анней Мела: Зачем тогда они сотворили тирана?
* * *– Вот этот участок. Тридцатые в основном. Ничего интересного в архитектурном плане, если честно.
И почему это на кладбищах всегда так холодно? Словно бы мертвые, лежа там, внизу, высасывают тепло у живых.
Он убрал покрасневшие руки в карманы.
Пахло землей и цветами. Серый свет скользил по серым надгробиям, по каменным крестам с въевшимся в грубые поры зеленым мхом, по мраморным ангелам, плачущим зелеными слезами.
– Но, конечно, тут не все. У некоторых… родовые склепы, и их просто… подселяли на уже имеющуюся жилплощадь, скажем так. Но это, да, ее. Поклонники поставили. Собрали деньги… И, в общем, получилось не так уж плохо.
– Да, – согласился он, – приятный минимализм.
Cломанная, поникшая кованая роза, беспомощно раскинувшаяся на мраморе. Барельефная лира и стершееся, когда-то позолоченное zbyt szybko рядом
