— Любимую? — Я делано приподняла брови, но мое сердце понеслось вскачь.
Доминик улыбнулся уголками рта, наклонил голову к плечу, неторопливо сделал глоток чаю и только тогда ответил, тренируя мои нервы:
— Я в общем говорю. Про будущее. Не бойся, Эва.
— Я не боюсь, — мой голос не дрогнул, но щеки потеплели от смущения.
— Так почему ты одна? — напомнил он.
«Выходит, не все узнал? — размышляла я. — Или проверяет, хочет услышать версию из первых уст? Ну и ладно, в конце концов, никакой тайны по большому счету нет».
— Почти шесть лет назад мои родители погибли в автокатастрофе. Больше года назад умерла бабушка. Родители папы — путешественники; они пропали, исследуя феномен Голодного тумана. Меня тогда и в планах еще не было.
— А почему ты именно в Севаш приехала жить? — Он допил чай и поставил кружку на стол, как бы настаивая на откровении.
— Так вышло, — поморщилась я.
И коротко обрисовала историю печального знакомства с Луневым.
— …Шорта Михайлович помог сюда перебраться, чтобы Олег меня больше никогда не достал, — завершила рассказ и добавила: — Хотя из последних новостей знаю: этот маньяк доморощенный женился. Очень надеюсь, забыл обо мне.
— Не переживай. Черную метку в базе поставим, в Севаш ему путь закрыт, — мрачно изрек шелон.
Мы снова «играли в гляделки». Казалось, между нами возникла некая таинственная связь, которая на глазах ширилась и крепла. Неосязаемо, но ощутимо. Я совсем его не знаю. Но моя женская суть и суть туманника подсказывали: твое, этот мужчина гарантирует безопасность и окружит заботой, с ним можно обрести те чувства, что раньше были под строгим запретом из опасения причинить кому-нибудь боль, а то и вовсе наслать смерть.
Доминик — сильный шелон, которого не сломать, не напасть в подворотне, наняв бандитов, не запугать. Он пойдет до конца, если надо будет — по трупам врагов. И это взбудоражило мою кровь и одновременно испугало до демонов, несмотря на его заверения.
— Расскажи мне о себе, пожалуйста, — тихо попросила я, чтобы не нарушать почти интимную тишину, разбавляемую доносившимся из сада стрекотом цикад да шелестом крыльев бедолаги-жука. Он бился в плафоне над нами, слегка раскачивая его, посылая тени гулять по кухне и по лицу мужчины, думавшего, с чего начать.
— Я родился и вырос на побережье, недалеко от Солары. В городке Муун. Отец владеет траулером, ходит в океан за рыбой. Он тоже шелон, но… слабый. Мать — домохозяйка.
— Ты тоже единственный ребенок в семье?
Доминик тепло улыбнулся:
— Нет, нас пятеро. Я самый старший. И все парни. Теперь моя мама мечтает о внучке…
И так посмотрел на меня, совсем не по-соседски, а слишком горячим мужским взглядом.
Я нервно хихикнула и перевела разговор на более безопасную тему:
— Твои братья тоже шелоны?
— Нет, только я и отец. Младший — ищейка, служит в Мууне, во Внутреннем контроле. Остальные — обычные люди, работают в правоохранительных органах: в водном патруле, в рыбоохране и спасательном корпусе.
— У вас в семье, похоже, предпочитают традиционные ценности? — улыбнулась я.
— Верно, — кивнул Доминик.
Неожиданно я зевнула, закрывшись ладошками. Мы оба посмотрели на часы на стене: час ночи.
— Устала? — виновато встрепенулся гость. — Извини, мало того, что объел, так еще и заболтал за полночь.
— Нет-нет! Я рада нашей встрече, — не подумав о подтексте, выдала я.
— Я счастлив, — глухо признался он, сверля меня темными внимательными глазами.
Мы разом оттолкнулись от стола и встали друг напротив друга.
— До воскресенья? — хрипло спросила я.
Он бережно взял мои руки, помассировал большими пальцами запястья. В его широких сильных ладонях они смотрелись, будто куриные косточки. Потом, не отрывая взгляда от моих глаз, заскользил ладонями вверх по моим, одетым в шелк рукам, осторожно поглаживая, касаясь, привлекая меня ближе к себе.
Его ладони неспешно добрались до моих плеч, слегка сжали их. Затем поздний любопытный гость осторожно расплел мои волосы, собранные на ночь в слабую косу, и протянул всю гриву сквозь пальцы, наслаждаясь ее гладкостью и густотой, неохотно отвел за спину. Положил ладони мне на шею. Я невольно оценила свое очень уязвимое положение: с такой силой, как у шелона, легко ранить или вовсе придушить. Но он мягко потянул меня, прижимая ближе, теснее, и склонился с загадочной, но какой-то неуверенной улыбкой. Будто ждал, что еще чуть-чуть — и я оттолкну его. А я, глядя на него во все глаза, ждала поцелуя, к которому сама стремилась всей душой.
