Бёртон с ужасом отшатнулся.
— Что?
— Вероломный предатель!
Исследователь повернулся к Уайльду.
— Ты привел меня сюда, чтобы меня оскорбляли?
— Пожалуйста, дай ему выбросить из себя все, что в нем накипело, капитан. Он держал это в себе полстолетия.
— Прусский шпион! Изменник! Змея! Грязный коллаборационист!
— Не понимаю, о чем он говорит. Он в своем уме?
— В каком-то смысле да.
— Сколько ему лет?
— Сто тридцать четыре года.
— Ты так и не сказал мне, черт побери! — пробулькал Пальмерстон.
— Кончились оскорбления, Пэм? — спросил Бёртон.
—
— Не сказал что?
Перекошенный человек трясся и спазматически вытягивался.
— Пожалуйста, успокойтесь, лорд Пальмерстон, — сказал Уайльд. — У нас нет времени на бессмысленные вспышки гнева.
Бывший премьер-министр обмяк, но по-прежнему с ненавистью смотрел на Бёртона. Аккордеон затрясся, затрещал, застонал и растянулся, выбросил еще больше пара, и, наконец, сжался.
— Я послал вас в Африку за Глазом нага. Вы привезли его мне, но ни словом не обмолвились, что побывали в будущем!
— Сэр, — ответил Бёртон. — Вы должны понять: вы ругаете меня за то, что я, с моей точки зрения, еще не сделал.
— Вы видели эту проклятую войну. Вы видели, что немцы завоевали весь глобус. Вы видели, что Британская Империя уменьшилась до размера маленького города. И вы скрыли это от меня! Все это время вы работали на Пруссию!
— Нет.
— Тогда почему?
— Как я могу рассказать о решении, которое еще не принял?
— Предатель!
Бёртон посмотрел на Оскара Уайльда и беспомощно пожал плечами.
Уайльд шагнул вперед.
— Джентльмены, давайте перейдем к делу. Капитан, наверно я могу объяснить — большинство британцев считает, что лорд Пальмерстон виноват в том горестном положении, в котором мы оказались.
— Да, Бёрти Уэллс чувствует то же самое.
— Верно. К счастью Бёрти предан мне и действует против своей точки зрения. А я — и еще несколько человек — считаю, что лорд Пальмерстон принимал решения, приведшие к войне, имея в виду лучшие интересы Империи.
Бертон посмотрел на чудовищную фигуру, висевшую в раме и прошептал:
— Не согласен. Но, Язва, эти «лучшие интересы» он представлял себе как компромисс между интересами игроков: министров, политиков, деятелей общества и культуры и т.д. По-моему, его суждения обо всем этом были совершенно ошибочны, и, неизбежно, все его решения, тоже.
Пальмерстон злобно зашипел.
Уайльд кивнул.
— Честное утверждение, но разве здесь не тот случай, когда мы судим прошлое, основываясь на настоящем?
— Тогда на ком лежит ответственность за его решения? На самом Времени? Если так, значит ты считаешь, что Пальмерстон — жертва Судьбы.
— Конечно. И, более того, я считаю, что и ты, тоже. Так что, возможно, тебе стоит перестать пытаться понять, что происходит, и, вместо этого, разрешить Времени играть так, как оно хочет. Ты только что узнал, что вернешься в прошлое, и, я уверен, для тебя это хорошая новость. Берти сейчас занимается твоим побегом из Таборы. Если у него получится, то, как я полагаю, простая последовательность событий приведет тебя домой.
Жгучая тоска наполнила душу Бёртона. Как ему не хватало миссис Энджелл, его удобного старого кресла, и даже мистера Граба, уличного продавца, всегда стоявшего со своим товаром на углу Монтегю-плейс.
— Капитан, — продолжал Уайльд, — лорд Пальмерстон принимал решения исходя из своего опыта, как и ты. В 1863 году ты решишь — решил! — не рассказывать никому, что ты выжил в жуткой войне будущего и видел смерть Британской Империи. Наши книги по истории не говорят ни слова о том, что заставило тебя действовать таким образом. Написанные о тебе биографии даже не упоминают, что ты был королевским агентом. Еще бы, государственная
