и я вдруг подумала, что сейчас служу точным отражением Амона при нашей первой встрече. Он поймал пальцами одну из моих осветленных прядей и улыбнулся, когда она окрасилась в еще более густое золото.
– Прекрасна, – выдохнул он. – Ты божественно, немыслимо прекрасна. Самые горькие страдания покажутся мне слаще меда, как только я вспомню вкус твоих губ.
– Тебе обязательно уходить? – снова беспомощно спросила я, спрятав лицо у него на груди.
Он обвил меня руками и нежно поцеловал в макушку.
– Я хочу тебе кое-что подарить, – вдруг сказал он, так и не ответив на мой вопрос.
С этими словами он отступил на шаг и сделал повелительный жест рукой. На смуглой ладони тут же выросла горка песка. Амон накрыл ее другой рукой и прошептал короткое заклинание. Между пальцами хлынул свет, и парень, улыбнувшись, сделал мне знак подойти поближе.
На ладони лежал драгоценный скарабей. Панцирь его был инкрустирован изумрудами того же сочного оттенка, который принимали глаза Амона на солнце, а голову и крылья окаймляли маленькие золотые пластинки с россыпями крохотных алмазов.
Амон вложил его мне в руку.
– Какой тяжелый, – растерянно сказала я.
– Это Амсет. Мое сердце.
– В каком смысле – сердце?
– Что ты знаешь о мумификации?
– Гм, немного. Тело обертывают лентами и кладут в саркофаг, а внутренние органы вырезают и сохраняют в погребальных сосудах.
– Обычно так и есть. Но из тела вырезаются не все органы. Сердце остается.
– Правда? Почему?
– Сердце – вместилище разума и та сила, что заставляет двигаться язык, – прошептал Амон. – Когда человек отправляется в загробный мир, его сердце взвешивают на весах правосудия. Если оно оказывается достойным, его хозяина приветствуют почестями. Если же оно не может уравновесить перо Маат, человека скармливают демонам.
– Разве оно не пригодится тебе в посмертии?
– За все тысячелетия я ни разу не видел весов правосудия. И вряд ли увижу. По крайней мере, пока не умру по-настоящему. К тому же разве честно будет оставить его у себя? Ведь оно мне больше не принадлежит, – Амон секунду помедлил. – Наверное, я не имею права просить тебя о таком одолжении. Но во мне теплится надежда, что ты иногда будешь смотреть на него и меня вспоминать.
– И ты называешь это одолжением? Конечно, я буду тебя вспоминать! Ты никогда не покинешь моего сердца.
В глазах защипало, но я не дала воли слезам. Мне не хотелось отравлять печалью эти последние мгновения с Амоном. Если нам суждено расстаться навеки, я должна отпустить его с улыбкой – и храбростью, которой на самом деле не ощущала.
Амон улыбнулся.
– Когда наша связь будет разрушена, твои чувства могут измениться. Возможно, ты захочешь меня забыть. Но даже тогда я буду вечно благодарен тебе за время вместе.
– Подожди, – я упрямо вскинула голову. – Наша связь будет разрушена?
– Да. Ее нужно разорвать, прежде чем я покину этот мир.
– Но я не хочу! Ты слишком много для меня значишь.
– Если мы не разорвем связь, твоя жизнь будет лишена даже краткого проблеска счастья. Ты больше не сможешь никого полюбить. Во снах твой разум будет путешествовать со мной тропами смерти. Это сведет тебя с ума, Лилия.
Я скрестила руки на груди.
– Так Анубис говорил об этом? Когда упомянул боль?
– Да. Потому я и не допускал нашего сближения.
– И потому же не хотел меня целовать?
Амон кивнул.
– Поцелуй сразу скрепил бы связь. Чем дольше она существует, тем труднее ее разорвать. Даже теперь, хотя мы были соединены всего неделю, тебя могут преследовать призраки нашей близости – будто души перекликаются через бездну жизни и посмертия. Чем раньше мы с этим покончим, тем будет лучше для тебя.
– На одну крохотную секунду допустим, что я соглашусь. Что я должна для этого сделать?
– Убить меня.
Амон стоял, сжав руки в кулаки и пытливо вглядываясь мне в лицо – будто просил понять и набраться смелости. Я рывком отвернулась и опустилась на землю.
