На секунду наступает тишина. Я плотнее прижимаю раковину к уху.
– Члены Совета.
– Кто именно?
– Все вместе.
– Каким образом?
– Они пригласили вашу маму на встречу. Когда Океания пришла, ей, как это у них принято, дали какой-то напиток. И каждый из членов Совета положил в ее чашу яд. Они все вместе сделали это.
– Но почему?
– Океания слишком много знала.
Я не хочу верить Майре.
Но я верю.
Значит, Совет нижнего мира убил мою маму.
Неукротимая ледяная злость захлестывает меня, как вода в шлюзах. Майра не убивала маму. Но она знала, кто это сделал. И никому об этом не рассказала. Она не стала кричать об этом страшном злодеянии на всю Атлантию, хотя и могла бы. Моя тетя не поведала людям правду о том, что совершил Совет, не призвала восстановить справедливость. Она вообще ничего не сделала.
– Как ты об этом узнала?
– Невио рассказал мне. Он помог им это организовать.
И после этого Майра еще продолжает с ним общаться. Она дала этому типу раковину. Я не могу говорить, потому что мой голос будет полон ненависти.
– И она сама тоже мне рассказала. Ваша мама. Она поняла, что произошло.
– Почему Совет позволил ей уйти? – спрашиваю я. – Они ведь понимали, что мама может с кем-то поделиться?
– Да потому, что члены Совета точно знали, с кем она может этим поделиться. Только со своей сестрой. Они хотели, чтобы ее смерть стала для меня предупреждением. Когда я нашла Океанию, я первым делом убедилась, что она умерла, а потом стояла над ее телом и ждала, когда придут из Совета и заберут ее. Я получила предупреждение. Больше я ничего не могла сделать.
У меня комок подкатывает к горлу, когда я слышу все это.
– Ты знала, что это они сделали, и позволила им забрать маму? Как ты могла?
– Я сделала то, что должна была сделать.
Единственным достойным ответом Майре сейчас может быть только моя выработанная годами выдержка. Я не позволяю эмоциям вырваться наружу.
– Ты знаешь, кто убил твою сестру, но ничего не сделала для того, чтобы злодеи за это ответили. Ты продолжаешь работать с Советом и с Невио. Почему? Скажи мне, Майра, что тому причиной?
– Любовь.
Ну конечно: Майра ведь никогда не скрывала, что любит в целом свете лишь одного-единственного человека, ради которого готова на все. Себя саму.
Поэтому Майра время от времени спокойно сидит в своей камере и не открывает замки. Порой ты не можешь говорить, но не потому, что другие тебе не позволяют, а потому что боишься того, что можешь сказать. Ты не доверяешь собственному голосу. Не доверяешь себе самой. И предпочитаешь помалкивать ради собственной безопасности.
Самое удивительное, что я ее прекрасно понимаю: мне бы и самой сейчас хотелось выйти на улицу и закричать во весь голос, рассказать всем и каждому о том, что сотворил Совет. Однако я проявлю благоразумие и не сделаю этого. Потому что тогда может сорваться мой план побега.
Я, ну в точности как Майра, забочусь о собственной безопасности.
Но я хотя бы не уйду Наверх вместе с ней. Я поднимусь сама. Так, как это сделала моя мама.
Никогда не думала, что Майра сможет заменить мне маму или сестру. Но где-то в глубине души я все-таки надеялась, что смогу полюбить тетю. Теперь я понимаю, как глупо было рассчитывать на то, что и она тоже сможет полюбить меня.
Пока ты не умер, всегда есть что терять.
Сама того не ожидая, я задаю Майре еще один, последний вопрос:
– Если ты сирена, то значит ли это, что ты всю жизнь будешь одинока?
– Да, – отвечает Майра.
Она права.
Я всегда была одинока.
