– Оттуда до города далеко, – заметила Линн.
– Восемь миль, – сказал Дэйв.
– Судя по тому, как он выглядит, он ненормальный, – произнес я.
– Может, и так, – сказал Дэйв. – Но как бы там ни было, он безобидный.
Прошло несколько месяцев, мы обустроились в Медфорд-Лейкс. Время от времени я встречал Сумасброда. Он все время куда-то спешил, ведя с собой бесконечный диалог, и полы его плаща развевались позади него. Я каждый раз спрашивал себя, сколько же ему лет. На вид ему было лет шестьдесят, но он столько ходил, поддерживая себя в форме, что ему могло быть гораздо больше. Линн тоже начала приносить мне известия о нем. Она ездила на работу по 206-му шоссе, на которое выезжала по Атшен-роуд, и раз в несколько дней видела его – он шел в город или из города или сидел где-нибудь на пеньке.
На наше первое Рождество в Медфорд-Лейкс нас с Линн пригласили на вечеринку. У супружеской пары, которая устраивала вечеринку, сын учился с нашим старшим сыном в одном классе. Там было много людей из города и окрестностей, мы пили и разговаривали. Когда в гостиной собралась целая толпа и стало слишком жарко, я вышел на задний двор выкурить сигарету. Было совсем холодно, падал пушистый снежок. Только я зажег сигарету, как открылась дверь и на двор вышла пожилая женщина, слегка отяжелевшая, но высокая, с белыми волосами. Она тоже закурила. Я представился, и она сказала, что ее зовут Джинни Сэнгер.
У нас с ней завязался разговор. В какой-то момент она упомянула, что она историк-любитель и кое-что знает о Пайн-Барренс. Меня всегда интересовало, когда здесь появились первые жители, и я спросил ее об этом.
– Самыми первыми обитателями этой земли были, конечно, ленапы, самое уважаемое племя среди всех алгонкинов, – сказала она. – Это давние времена, о них мало что известно. Первые европейцы появились здесь в начале XVII века, это были шведские трапперы. Потом пришел Стейвесант и выгнал шведов. И в конце пришли англичане и выгнали голландцев.
– Почему вы стали изучать историю? – спросил я.
– После того как умер мой муж, я не знала, чем заняться. Он оставил много денег, так что работать мне было не нужно. Однажды летним днем, лет семь назад, я поехала к озеру Атшен искупаться. Знаете, где оно находится? – сказала она, указывая на восток.
Я кивнул.
– Я купалась и наступила на что-то острое. Я решила достать это, потому что в тот день в воде было много ребятишек. Я нырнула и нащупала на дне большой кусок металла. Это оказалась плоская, ржавая фигурка индейца в головном уборе из перьев, который стрелял из лука. Она крепилась к четырехдюймовому штырю и была сильно изъедена ржавчиной, но все равно было понятно, что это такое.
– С этого и началось ваше увлечение? – спросил я.
– Нет. Сосед посоветовал мне показать эту штуку Шерману – он живет чуть дальше по Атшен-роуд.
– Шерману? – переспросил я. Я слышал это имя, но не мог вспомнить где.
– Вы наверняка его видели. Старик в плаще.
– Вы его знаете? – удивился я.
– Его тут все знают. Я отнесла ему индейца, и он сказал, что это флюгер и что выковали его в мастерской в Атшен-Виллидж приблизительно в середине XIX века. Он стал рассказывать мне о первых поселенцах и ленапах. Мы весь день просидели у него на террасе – знаете, у него очень странный дом. Мы пили чай со льдом из синих железных кружек. Он рассказал мне о Ганноверской домне, о том, как в старые времена плавили металл, о злом духе, обитающем в здешних лесах, о последнем вожде ленапов.
– Я видел его в городе, и мне показалось, что он немного… того.
– Ну… – протянула она.
Тут вышла Линн. Она уже собралась уезжать. Я представил ее Джинни, потом мы попрощались и ушли через задние ворота. Снег усилился. Мы шли вдоль озера, и я рассказал ей все, что услышал от Джинни Сэнгер о Шермане Греттсе.
Шли месяцы. Я писал книгу и почти никуда не выбирался. О Сумасброде я и не вспоминал, пока однажды в феврале, в пятницу вечером, Линн не пришла домой и не сказала, что утром, по дороге на работу, видела, как он заходил в дом в конце Атшен-роуд.
– Я раньше его не замечала, – призналась она. – И теперь по верить в это не могу, потому что он ярко-желтый.
Подумав о Сумасброде, живущем в ярко-желтом доме, я улыбнулся.
– Тебе бы тоже надо на него посмотреть, – сказала Линн. – Я каждый день ездила мимо и всегда думала, что там растут деревья – вроде кизила, что ли, – но сегодня я разглядела, что это скульптуры, сделанные из древесных стволов и веток. У него перед домом целая армия деревянных существ.
В ближайшее воскресенье мы отправились посмотреть на дом Шермана Греттса. Линн медленно проехала мимо обветшалого желтого дома. Расставленные перед ним скульптуры представляли собой примитивные, извивающиеся формы – «Крик» Мунка, выполненный из перекрученных ветвей магнолии. «Боже мой», – сказал я. Мы развернулись и снова проехали мимо дома, а потом еще раз.
Так до середины весны Сумасброд то появлялся в нашей жизни, то пропадал из нее. Я видел его не так часто, как бывало, и, когда встретился с ним в очередной раз, подумал о его скульптурах и внимательно к нему присмотрелся. Во время первой грозы я повстречал его на «тропе ленапов». Он
