мне, что видел сон, связанный с этим местом. Ты его еще не забыл?
– Не думал о нем долгое время, но снова увидел его в тот день, когда ты мне позвонила. Во сне я стоял перед «Никербокером», но здание было другим. Это была старая двухэтажная гостиница с этой картины. Было темно. Только над дверью гостиницы, мерцая, горел фонарь. Затем в стороне появился еще один огонек. Он раскачивался в темноте. Три раза пропел рожок, и на Бродвее показался экипаж. И вдруг в тех двух окнах, которые на картине темные, зажегся свет. Почему-то мне это показалось зловещим, и я испугался.
Пару деталей я не смог припомнить, но хорошо запомнил чувство страха.
– Старый «Никербокер» был удивительным заведением, поэтому легко себе представить, что гостиница, которая стояла здесь до него, была еще более необычной, – сказала Майор. – Теперь все иначе. – Она обвела рукой яркие лампы, мерцающие телевизионные экраны, широкую лестницу, которой здесь раньше не было. – Они все тут разворотили.
Мы пошли обратно к столику.
– Однажды мне разрешили подняться наверх старого «Никербокера», – сказала Майор Барбара. – Давно, много лет назад, вскоре после того, как ты ушел из «Летучего голландца», тут делали ремонт. Наверху было три этажа, забитых всякой рухлядью: бронзовыми плевательницами, посудой, кухонными принадлежностями, упряжью. Была даже кровать под балдахином, вся изъеденная крысами. И там была одна очень странная вещь…
Она замолчала. Я вопросительно вскинул брови.
– Большой, выполненный маслом портрет голландского бюргера в одежде восемнадцатого столетия, – прошептала она. – И он выглядел в точности как ван Брунт. Лицо у него было просто демоническим – страшнее, чем у ван Брунта в минуты самой страшной ярости.
Я рассмеялся и сказал:
– Да ладно тебе!
Майор как-то невесело взглянула на меня.
Когда мы вернулись к столу, Дон Бутби заявила:
– Наше собрание превратилось в сеанс групповой психотерапии.
Дуг Лоттс сказал:
– Я помню тот день, когда он сказал, что я никудышный копирайтер и что я вообще не мужик, а никчемная баба, и даже носки себе нормальные купить не могу. Затем он, конечно, заявил, что я уволен. Но только в этот раз я и правда ушел и больше не вернулся.
Все мы захлопали в ладоши.
Маленькая Мимси Фридман залпом выпила цветное содержимое своего стакана:
– До свадьбы у меня была очень хорошая работа – в рекламном отделе компании «Лорд и Тейлор». Затем мой первый муж потерял работу, а другую не нашел – по-моему, до сих пор. Чтобы мы хоть как-то могли существовать, я стала сама искать работу. И вокруг не было
Все кивнули и выпили за это. Голландец держал Мимси не только ради специфических услуг. Она знала о копирайте в сфере моды больше всех нас, включая и самого ван Брунта. А мы выпускали еженедельную полосу, которая заполнялась статьями о моде, сплетнями о знаменитостях и рекламой одежды, которую продавали наши клиенты.
Клиенты – чаще всего это были магазины – могли печатать всю полосу или только ее часть в местных газетах на правах рекламы. Мимси вела эту полосу несколько лет, и приобретенный за эти годы опыт послужил ей хорошей основой для дальнейшей успешной карьеры. Она до сих пор комментирует по телевизору весенние показы мод.
Затем все глаза обратились на меня. Я отпил минеральной воды и сказал:
– А я был голубым наркоманом и хиппи. – Таблетка уже подействовала, и я сильно «поплыл». – В те годы в каждой конторе был хоть один такой, как я. – Кто-то засмеялся. – Работа для меня состояла из бесконечной череды издевательств, источником которых был ван Брунт. Я продолжал день за днем ходить в офис, до тех пор пока он наконец меня окончательно не уволил, потому что по сравнению с Ист-Виллидж, где я тогда жил, «Летучий голландец» был образцом спокойствия и порядка.
Майор сказала:
– Ты был настоящей душой компании. Благодаря тебе у нас там все вертелось. А я попала к ван Брунту потому, что мне нужны были деньги. Даже по сравнению с Лондоном Нью-Йорк – дорогой город, я же была всего-то помощником редактора в издательстве. Я считала, что все, кто работает в рекламе, зарабатывают кучу денег. Ван Брунт взял меня, как он сказал, потому что ему понравился мой акцент – и потом каждый божий день высмеивал меня за него. Проработав у него несколько лет, я продала очень глупый детектив одному издательству, а на следующий день пришла в офис, собрала вещички и больше уже никогда не вернулась.
Так шло и дальше. Все сидящие за столом по очереди рассказывали о своей работе у ван Брунта. Воскресный наплыв посетителей, какой бы он ни был, иссяк. Только за столиками перед окнами сидели несколько человек. Бармен и официантка явно скучали.
Я встал из-за стола и направился в сторону туалета. В руке у меня, кроме стакана, была последняя таблетка. Я прожевал ее и, остановившись, запил
