– Да не маши рукой, я серьезно говорю: я тут
– Во имя всего… Дружище, я тебя умоляю, найди себе женщину, скачай порнухи, начни собирать фарфоровых гномиков, но только брось заниматься этой фигней, ладно? Ты своей дурацкой охотой за привидениями уже всех достал. Это еще к тому же и небезопасно. Шляешься один по ночам, неровен час…
– Ну пожалуйста! Ты просто послушай. Я тебе обещаю, что если это ерунда, если ты все еще будешь думать, что это напрасная трата времени и денег, то я брошу. Ладно?
– Хорошо. Давай послушаем.
Щелчок. Шипение. «Где ты пропадал? Я скучала по тебе». Шипение. (Очень тихо, автомобильный шум почти заглушает слова.) «Потанцуешь со мной?» Щелчок.
– Ну?
– Бог ты мой…
Сегодня танцевальный зал «О’Генри» забит до отказа, оркестр как никогда хорошо исполняет
– Прекрати, я прошу тебя!
Он смотрит на нее с недоумением и потирает щеку. Несколько пар остановились и смотрят на них.
– Я не понимаю, о чем ты, – говорит он.
Она оглядывается по сторонам, замечает, что на нее глазеют, и заливается краской. Надо было остаться дома и послушать «Тень» вместе с родителями. Этот новый актер, Орсон Уэллс, – у него такой голос! А вместо этого она потащилась на танцульки и теперь выглядит дурой, потому что парень, с которым она сюда пришла, оказался пьяницей и нахалом.
– Я хочу, чтобы ты отвез меня домой, если не возражаешь.
Он подходит к ней вплотную и хватает ее за плечи.
– Никуда я тебя не повезу, – с трудом выговаривает он. – Мы вернемся за столик, выпьем и успокоимся.
Она пытается высвободиться, но он держит ее крепко. Она изо всех сил наступает ему на правую ногу. Он вскрикивает, отпускает ее и отшатывается назад.
– Отвези меня домой немедленно!
– Никуда я тебя не повезу. Хочешь уйти – уходи! Приятной прогулки.
Он раздраженно разворачивается, нетвердым шагом направляется прочь и исчезает где-то среди танцующих. У нее выступают слезы унижения и злости. Ничего не видя перед собой, она идет по танцевальной площадке к дверям. По ее щекам текут слезы, лицо горит и уже начинает опухать. Может, от холодного ночного воздуха ей станет немного лучше.
Она толкает двери и выходит в морозную зимнюю ночь. Ей идти меньше мили. У нее сильные ноги, ноги танцовщицы, и она наверняка дойдет. Да, она сильно замерзнет по дороге, но дома ее ждут отец и мать. Горячее какао, а может быть, и суп. Отцовское теплое пальто и кресло у камина. Приятная музыка по радио. Интересно, «Гершвин представляет» сегодня будут передавать? (Она надеется, что будут.)
Обхватив грудь руками, она вдыхает ледяной воздух и идет к дороге. Ее белое платье сливается с кружащимся снегом.
Полиция находит машину весной, после первой серьезной оттепели. Она лежит на крыше неподалеку от кладбища Воскресения, на дне длинной и глубокой ложбины, которая тянется вдоль Арчер-авеню. Зимой эту ложбину всегда заметает снегом, который скрывает трупы животных, приползших сюда умирать еще осенью, мусор, выброшенный подростками, когда они на полной скорости влетают в поворот, а иногда даже закоченевшие тела бродяг, которые устраиваются здесь на ночь, укрывшись газетами и думая, что утром, немного отдохнув, они отправятся дальше.
Вся левая сторона автомобиля вмята чудовищным ударом, дверь и половина капота отсутствуют.
– Эта машина будто с танком повстречалась, – говорит один полицейский.
Второй качает головой:
– Вряд ли после такого удара кто-нибудь выжил. По крайней мере, хоть номер на месте.
Полицейские связываются с участком по рации. Им приказывают осмотреть близлежащую местность. Они производят осмотр, но ничего не находят.
Старик просыпается в четыре утра и лежит в постели, глядя в потолок. Он терпеть не может этого узора на штукатурке – завитки накладываются друг на друга, и невозможно до конца проследить взглядом какую-либо линию. Они слишком похожи на снег, подхваченный безжалостным зимним ветром, летящий ночью в лобовое стекло, – нескончаемый натиск белого цвета, с которым не справляются «дворники». Белое… слишком много белого.