Лика вспомнила.
Они вошли в лобби «Невского Паласа», и в ту же секунду она почувствовала опасность, буквально сгустившуюся вокруг них. Сразу, вдруг.
– Ничего личного, Федор Кузьмич, – сказал негромко моложавый высокий мужчина в превосходном сером костюме, шагнув им навстречу от регистрационной стойки. А Лика уже жила в другом измерении. Она слушала этого, наверняка давно знакомого Федору Кузьмичу, господина, но слышала и видела много больше, чем нотки затаенной гордости в его голосе или запах каких-то мужских духов, явственно источаемый его голубой рубашкой. Боевой транс. Так называл это состояние Макс. Она уже была в боевом трансе.
– Нич… – начал свою фразу мужчина.
«Три снайпера», – оценила ситуацию Лика, почувствовав линии огня, сходящиеся на них троих, и начала действовать.
– …зьмич, – заканчивал зачитывать приговор мужчина в сером костюме, но время уже остановилось. Кондиционированный воздух в огромном объеме гостиничного лобби сгустился; застыли на полушаге и полуслове завязшие в нем, как муха в янтаре, люди.
Толчок. Полет. Господи, как долго может тянуться такое простое действие, как много можно успеть увидеть, услышать, почувствовать, понять. Как много можно успеть сделать! Толчок, полет… Слева двое – иностранцы (якобы иностранцы), сидят за столиком, курят, вооружены, пока не опасны; дальше еще один – женщина, копается в сумочке, в руке оружие, опасна; еще дальше… Она летела вбок, в сторону входа в пункт обмена валют, откуда выходили двое – мужчина и женщина.
«Двое, – отметила она, опрокидывая, убирая из-под пуль снайперов Макса и Федю и отправляя в полет пилку для ногтей. – Двое. Вооружены. Опасны». Она приземлилась на плечо, перевернулась перекатом через голову и ударила их ногами, обоих сразу. Мужчина умер – он еще не знал об этом, но с разбитым кадыком не живут, а женщине Лика сломала руку, держащую оружие. Оба они Лику больше не интересовали, и вскочив на ноги, она бросилась, на ходу ускоряясь до предела и за предел, вперед, в глубину лобби. Запоздало прогремели первые выстрелы. Пули плыли в ставшем тяжелым и плотным воздухе, медлительные, опасные – но не сейчас, не для нее, – а она с огромным усилием продавливала свое тело сквозь этот чужой, плотный и пресный газ. Организм вопил. Гремели сигналы тревоги, аварийные системы вопили о помощи, но все заглушали колокола громкого боя. Вперед!
Она двигалась быстро, очень быстро. Но и их враги («Господи, как же их много!») пытались разорвать путы времени, ускориться, успеть. И все-таки они были страшно медлительны («Сонные мухи в меду», – подумала она отстраненно). Даже медленные Федя и Макс были быстрее их («Быстрые медленные»). Длилась секунда. Они все оказались в странном месте или странном времени – где-то между двумя ударами сердца. Ее сердца.
Брошенная ею пилка уже завершила полет, и Федин знакомец умирал, заваливаясь всем своим красивым мускулистым телом назад. Он еще не упал, но уже был вне мира живых. Женщина в чем-то голубом и синем тянула и никак не могла вытянуть оружие из сумочки, но Макс уже направлял в ее сторону ствол своего «Глока» («С этой все. Не опасна»). Парнишка в форменной курточке, изображающий лифтера при заблокированном лифте, все еще не успевший осознать, что бой начался и даже не потянувшийся к тому, что оттопыривало курточку на его левом боку. Не опасен, но станет опасным через два удара сердца. Его сердца. Лика выбросила вперед левую руку с зажатым в ней «стечкиным» («Держи, девочка, у советских собственная гордость», – ухмыльнулся Федя, когда вручал его ей. А сейчас он из своего «стечкина» гасил двух «иностранцев»). Казалось, она ненамного отстает от выпущенной ею на волю смерти, но в тот момент, когда, оттолкнувшись от мрамора пола, она взлетела на галерею второго этажа, лифтер был уже мертв.
Снайпер успел среагировать. Почти успел. Он был ненормально быстр, этот стрелок, но Лика успела раньше, ушла из сектора обстрела к полу и уже оттуда, снизу, достала его. Пальцы почувствовали на мгновение, как подаются разрываемые ударом ткани, и уже снова были снаружи, красные, разбрызгивающие кровавые капли, застывающие в густом воздухе чудовищным хвостом павлина. Но времени любоваться невиданным зрелищем не было. Еще два стрелка выцеливали Макса и Федю. Ее Макса. Макса!
Снайперы, однако, были далеко, и достать их было сложно. Почти невозможно, потому что за пределом ее сил.
«Ты не можешь», – сказало ей тело.
«Я не смогу», – прохрипело захлебывающееся кровью сердце.
«Я должна», – сказала она и бросила тело на ставший прозрачной броней воздух…
На этот раз они ехали на БМВ Федора Кузьмича.
Ужин закончился за полночь. У Лики создалось впечатление, что мужчины («Мужчины? Совсем недавно ты назвала бы их стариками, не так ли?») намеренно его затягивают в каких-то своих целях. Расплатившись, они вышли к парковке, и тут Макс вытащил из своей наплечной сумки один из цюрихских пакетов и протянул его Федору Кузьмичу, усаживавшемуся как раз на водительское сиденье.
– Прими, Федя, презент от нашей диаспоры.
Федор Кузьмич с интересом посмотрел на пакет, взял в руки, взвесил и спросил:
– И что здесь?
– «Юзик» и «орлик».[15]
– Ну ты патрио-от! – уважительно протянул в ответ на эти непонятные Лике слова Федор Кузьмич.
– Да нет, – усмехнулся Макс. – Просто ничего другого не оказалось на складе, а мы спешили.
– А у тебя, оказывается, есть люди и в Европе, – сказал Федор Кузьмич, раскурочивая пакет.
