вы, наконец, матросов потушить пожар!
– Не кипятитесь, Оскар Викторович, сейчас нельзя никого посылать, – отрицательно покачал головой наместник. – Господин капитан первого ранга, не посылайте никого тушить пожар – погибнут люди, и погибнут зазря.
– Ваше высокопревосходительство! Я настаиваю, чтобы матросы потушили пожар! – похоже, прямое попадание рядом, в мостик, привело начальника эскадры в крайне нервозное состояние, близкое к панике.
Когда боевую рубку сотряс сильнейший удар, заложив уши грохотом разрыва, взбледнули, конечно, все. Никто не слышал лязга осколков, влетевших в амбразуры рубки. А когда поднялись на ноги, разобрались, выяснилось, что штурман корабля легко ранен в руку, рулевой получил осколок в ногу, кто-то контужен, кто-то ушибся, неудачно упав. У генерал-адъютанта, вон, засияла на лбу лиловая шишка, а Григорович рассёк скулу, ударившись о машинный телеграф.
– Господин вице-адмирал, здесь я отдаю приказы! – уже не сдерживаясь, начальственным рыком Алексеев расставил все точки над «i». – Никто никуда не пойдёт, пока я не отдам приказ! А я запрещаю зазря рисковать людьми! Это не обсуждается!
Держа курс на юг, пару минут назад броненосные крейсера Камимуры наконец-то прекратили обстрел «Цесаревича». Часть японских комендоров переключились на «Пересвет» и отряд Рейценштейна, большинство же оказались заняты отражением внезапной минной атаки. Теперь эскадре предстоял бой с шестью японскими броненосцами 1-го боевого отряда, которые открыли огонь главным калибром с целых шестидесяти кабельтовых. Пока что «гостинцы» от Того падали с недолётом и с сильным рассеиванием.
Мичман Дараган доставил с кормы второй, не пострадавший дальномер, и теперь колдовал над ним, обещая скоро выдать точную дистанцию до врага.
Вице-адмирал Макаров, похоже, догадался о проблемах осыпаемого снарядами «Цесаревича», и на идущем в кильватер «Петропавловске» замигал морзянкой прожектор. Увы, задымление от пожаров не позволяло оперативно разобрать сигнал даже с уцелевшего кормового мостика «Цесаревича», поэтому офицеры продолжали возиться с угломерными приборами Люжоля-Мякишева.
– Горит, ваш высокблагородие, горит! – в рубку протиснулся сигнальщик, сразу же завопив во весь голос. – В концевой крейсер Кикиморы угодили! Знатно полыхнуло, аж во всю японскую задницу!
– Похоже, это «Иватэ», – посмотрев в бинокль, удовлетворённо произнёс командир броненосца. – Пожар на юте…
– Хорошо, – кивнул наместник, потирая растущую на лбу шишку. – Иван Константинович, дробь стрельбе по «Иватэ». Пора брать на прицел флагман Того.
– Слушаюсь, ваше высокопревосходительство! Лейтенант Ненюков – огонь по «Микасе» по готовности! – скомандовал Григорович, затем повернулся к сигнальщику. – А ты не вопи так во всю глотку. Видим мы, видим!
– А!? Я ничего не слышу, ваше высокблагородие! Оглушило! – заорал перепачканный дымом и копотью матрос. – Когда снаряд попал в мостик!
– Присядь, братец, отдохни! – указав на пол боевой рубки, проорал в ответ капитан 1-го ранга и обернулся назад. – Мичман, нам срочно нужны данные для стрельбы! Быстрее, быстрее, с этим чёртовым дальномером!
Ответ мичмана Дарагана потонул в грохоте выстрела носовой башни главного калибра. Следом за двенадцатидюймовками открыли огонь и 152-мм орудия левого борта, вразнобой захлопали батарейные трёхдюймовки.
Слева по борту взметнулось сразу четыре всплеска, обрушив на палубу броненосца тонны воды: японцы быстро пристреливались по флагману эскадры. Вот-вот должны были пойти и прямые попадания, одно за другим. Генерал-адъютант передёрнул плечами, продолжая вглядываться в плохо видимые из-за дыма силуэты вражеских кораблей.
Бой продолжался. Броненосец выпускал по врагу снаряд за снарядом, получая в ответ аналогичные «гостинцы» со стороны японцев. На шканцах разгорался очередной пожар – горели остовы шлюпок, многочисленные осколки изрешетили обе дымовые трубы, снаряд угодил в боевой марс на фок-мачте. К счастью, нисколько не пострадала артиллерия «Цесаревича», и горящий в нескольких местах корабль уверенно вёл за собой русскую эскадру, отвечая врагу с максимально возможной в данной ситуации скорострельностью.
«…Ну, вот и всё, кажется… Откомандовал ты своё, Евгений Иванович. Торчишь здесь, у амбразуры, ожидая вражий осколок, как избавление от ответственности, – в рубку постоянно стекалась всё новая информация о повреждениях и разрушениях броненосца, и наместник счёл, что и остальные корабли находятся в столь же плачевном положении, как и флагман. – Управление боем практически потеряно, не видать ни чёрта, радио не работает, сигнальные флаги не поднять… Где крейсера Рейценштейна? Что с „Аскольдом“ и „Новиком“? Жив ли хоть кто-нибудь из адмиралов? О, Господи, помоги и сохрани ради всего святого! Неужели все мои старания пойдут прахом?..»
– Сорок кабельтовых! – вновь протиснувшись в боевую рубку, заорал во всю глотку оглушённый сигнальщик. – ваш высокблагородие, сорок кабельтовых!
«…А ну, соберись, Евгений Иванович! На тебя смотрят все – от каперанга до последнего матроса! Не время себя жалеть, надеясь на близкую смерть… Как там сказано у самураев? Жизнь легка, как пёрышко, а долг тяжёл, как гора? Кто, кроме тебя, знает о будущем? Кто может остановить гибель самодержавия и империи? Сам знаешь – никто! И ты не имеешь права умирать здесь, сейчас! Ты разобьёшь японцев – во что б это ни стало, любой ценой!
