вижу впервые. Настоящий ливень из железа и взрывчатки, японцы поливали нас снарядами, словно из шланга!
– Что делать, Степан Осипович, коли пришла эра скорострельных пушек. Поздно сокрушаться: мы сами создали столь ужасное оружие, – покачал головой наместник. – вы спрашивали о «Ретвизане». Уж простите, ради бога, но я не могу ответить на этот вопрос. И не потому, что не доверяю вам лично, а по причине данного Карлу Петровичу Иессену слова. Скажу одно – с сего дня у нас остаётся пять броненосцев. Вот так вот.
Макаров, похоже, не только удивился, но и буквально опешил от такой новости. Это же уму непостижимо – посылать куда-то к чёрту на кулички один из двух новейших броненосцев! Притом, в ситуации, когда число кораблей данного класса на эскадре фактически сократилось до трёх единиц! «Цесаревич» и «Пересвет» вышли из строя, и, судя по всему, на очень длительное время. Обоим кораблям предстоит обширный восстановительный ремонт, причём с «Пересветом» придётся возиться, и возиться. А тут наместник такое учудил! Ладно бы, послал в крейсерство одиночный рейдер – пусть хоть того же «Боярина» – так нет, выделил целый отряд сразу из трёх кораблей. Вице-адмирал нисколько не сомневался, что Иессен ушёл в крейсерство, ушёл надолго, имея заранее подготовленные приказ и планы. Причём, полученные задолго до сегодняшнего выхода в море, и последовавшего за ним боя.
Ещё вчера днём, побывав в порту, Макаров обратил внимание, что на «Ангару» грузят уголь, много угля, больше, чем обыкновенно требуется этому пароходу. Поход «Ангары» не отменили даже по причине повреждений, полученных кораблём во время обстрела гавани: крупнокалиберный фугас угодил в надстройку, вызвав сильный пожар, с трудом потушенный командой и рабочими порта. Вспомогательный крейсер так и пошёл в рейдерство с ещё дымящимися надстройками. Впрочем, и «Ретвизан» ушёл, имея массу мелких повреждений, полученных им в бою. Хорошо хоть Иессен сдал на берег раненых моряков из экипажа своего броненосца.
– Я не могу согласиться с вашим решением, Евгений Иванович, и считаю его в корне ошибочным. вы не должны были распылять силы эскадры, отсылая «Победу» во Владивосток, – взял и прямо в лоб заявил эксцентричный вице-адмирал. – Имей мы сегодня семь броненосцев вместо шести – и японцы не ушли бы от крепости без потерь в кораблях линии.
– Вы, Степан Осипович, всерьёз полагаете, что с «Победой» бы нас ждала победа? – генерал-адъютант удивился столь сильно, что и не заметил невольного каламбура своих слов. – Вы видите состояние «Пересвета»? Вот так же могла выглядеть и «Победа», если бы японцы сосредоточили на ней свой огонь. И нам, порту, пришлось бы ремонтировать на один броненосец больше.
Наместник не ошибался. Как раз в этот момент «Силач» и буксиры проводили на внутренний рейд мимо «Цесаревича» наиболее пострадавший броненосец эскадры, и взоры сотен моряков устремились в сторону избитого японцами «Пересвета». Столь страшного зрелища ещё никто никогда не видел: обгоревший до пепельного цвета, с зияющими чернотой пробоинами, корабль медленно полз кормой вперёд.
Ещё на подходе «Пересвета» к гавани все прекрасно видели, что броненосец сидит очень низко – вода облизывала нижний ряд иллюминаторов в носу, а гонимый кораблём бурун доходил чуть ли ни до клюзов. Развёрнутая на левый борт заклинившая носовая башня, нелепо торчащий обрубок грот-мачты, заваленные массой обломков шканцы. Просто удивительно, что во время боя не пострадали ни младший флагман эскадры, контр-адмирал князь Ухтомский, ни командир корабля, капитан 1-го ранга Бойсман.
– А зачем мы вообще всю ночь болтались в море, если вы, господин адмирал, знали, что утром враг сам придёт к крепости? – немного подумав, Макаров сменил тему разговора. – Не кажется ли вам, что мы могли принять бой под дулами крепостных орудий и нанести врагу сокрушительное поражение?
– Нет, дорогой мой Степан Осипович, мне так не кажется, – грустно улыбнулся Алексеев. – Ещё до войны, осенью, береговые батареи проводили учебные стрельбы. Трижды. И всякий раз меткость огня наших пушек оставляла желать лучшего. Откровенно говоря, артиллеристы мазали уже с тридцати кабельтовых, не попадая в еле ползущую за буксиром мишень. Причина не только в отсутствии надёжных дальномерных приборов, но и в методиках стрельбы. У крепостных артиллеристов проблемы со стрельбой на дальних дистанциях, и я не знаю, как с этим бороться.
– А крепостные пушкари когда-нибудь слышали о методике стрельбы лейтенанта Гревеница? – ехидным тоном поинтересовался вице-адмирал. – Барон Гревениц, Владимир Евгеньевич, старший артиллерийской офицер «России». Он же автор инструкции по стрельбе на дистанциях в шестьдесят-семьдесят кабельтовых.
– Неужели вы полагаете, Степан Осипович, что я один в состоянии везде успеть и за всем уследить?! – начал закипать наместник. – Да, я получил рапорт Гревеница и отправил его инструкции всем командирам кораблей эскадры! Более того, я приказал Эвальду Антоновичу немедленно назначить Гревеница ответственным за подготовку наводчиков по его методу! Но я не могу разорвать лейтенанта на две части, не могу моментально внедрить его метод в крепостной артиллерии!
– Прошу покорнейше извинить, ваше высокопревосходительство, и в мыслях не имел вас задеть, – Макаров, похоже, не ожидал столь гневной отповеди от высокопоставленного начальника и, видимо, малость опешил.
– А, бросьте, Степан Осипович! Неужели я не вижу, как вы, едва успев приехать, всё здесь вынюхиваете и прознаёте? Вижу, знаю! – сорвавшегося генерал-адъютанта уже было не остановить. – Чья это была идея послать вас вперёд – Верховского или Безобразова? Авелана? Или, может, Рожественского? Я знаю, что эти двое копают под меня и под Старка! И нисколько не думают о войне! А мы – не готовы к войне, ни морально, ни материально! Да, нисколечко не готовы! А враг – готов!
– Японцы обманывали нас много лет, методично готовясь к войне! Втюхивали дипломатам всякую чушь, а те и рады слушать, развесив уши! – чуть переведя дух, продолжил наместник. – Вот скажите, Степан Осипович, где «Ослябя»? Почему я не вижу этого корабля в составе эскадры?
