Я кивнула, и наши вторые прозрачные тела, наполненные радужным светом, в мгновение ока выросли, словно пара огромных мыльных пузырей, но столь плотных, что народ начал жаться назад и шарахаться от чего-то давящего и непонятного.
– Ну, с Богом! Лопни мои глаза! – кивнула мадам Тэйра.
И, держась за руки, мы устремились по широкому живому коридору к месту казни, как две валькирии к полю боя. Несмотря на чрезвычайное волнение, я чувствовала в ладони ладонь своей прародительницы и исходящую из нее уверенность, что все будет хорошо. Она так думала, или хотела, чтобы так думала я. Живое море зевак смыкалось за нами, накатывало на наши следы, словно волны прилива на песчаный берег.
Продолжая взрезать толпу людей, мы выбежали на площадь. В глаза бросился высокий деревянный помост и Этьен на нем. Серый, как стена, босой, в длинной рубахе, он покачивался, хотя явно старался держаться прямо, и смотрел куда-то в сторону, лишь бы не видеть огромного колеса, надетого на торчащий в центре столб. Губы Этьена едва заметно шевелились.
В висках моих неистово застучало. «Милый мой! Мы сейчас, мы придумаем…» – думала я, отчаянно пытаясь сообразить, что теперь делать.
От Сены помост отделяли двойные ряды пушек и гвардейцы, напротив – у обелиска с крестом в несколько рядов выстроились кареты. А все свободное пространство между городской ратушей и домами занимали полчища зевак победнее. Они топтались по присыпанной песком брусчатке, гудели от возбуждения, алкая пыток и смерти, как мухи на окровавленном, сбитом повозкой псе. Даже сквозь кокон я почувствовала их трупный смрад. В голове моей поплыло, но прокусив губу до крови, я заставила себя опомниться.
Палач неторопливо подошел к Этьену и одним движением разорвал на нем рубаху, выставив на всеобщее обозрение израненное пытками тело юноши. Моя спина покрылась холодным потом. Я сжала пальцы в кулаки: не медлить, нельзя медлить! Плевать на страх и на все это мерзкое сборище! – уговаривала себя я, и, наконец, со вспышкой ощутила, как пополз вверх по позвоночнику горячий поток. Я впечатала ноги в песок.
Одним тяжелым ударом палач повалил Этьена на колесо. Людское стадо одобрительно зааплодировало, заулюлюкало. Пружина гнева, сдерживаемая во мне с ночи, сорвалась. Огненная сила взметнулась из меня к небу подобно урагану. Не оборачиваясь, я почувствовала рядом второй, такой же мощный прилив силы. Я взмахнула руками, и багряное облако, вздымающееся, клокочущее, живое вмиг растянулось над Гревской площадью. Мои пальцы и живот раскалились, в горле застыл ревущий звук.
– Ой, ведьма! – кто-то взвизгнул рядом. Живая масса всколыхнулась, головы обернулись к нам.
– Тише, Абели, еще не сейчас, – проговорила Клементина, но я не слушала ее, сгущая облако и собираясь обрушить его на головы зевак, на палача, который встал коленом на грудь Этьену и принялся привязывать его руки к колесу.
Мое тело вибрировало, и в растущей ярости поток расширялся с каждым вздохом. Сейчас я смету этих гадов с лица земли.
– Дура, со всеми Этьена убьешь. Остановись! – гаркнула мадам Тэйра.
И я с трудом удержала то, что вот-вот готово было вырваться наружу, сила взбурлила во мне, едва не разнеся взрывом тело на части. Облизывая горячечные губы, я повернула голову и только тогда увидела, что от Клементины распространяется во все стороны белый струящийся дым и окружает нас, как завесой.
Дымный поток стремительно пополз, словно огромная дрессированная змея, к эшафоту. Под ним дым разделился на четыре части и, клубясь, взобрался по столбам-опорам на деревянный помост и выше. Витки контролируемого Клементиной дыма вихрями взвились и укрыли голову палача в тот момент, когда он дернул веревку на щиколотке Этьена. Палач окаменел.
Не понимая, что происходит, монах кинулся к громадному живодеру, но и его тотчас укрыло пеленой, как саваном. Фигура в рясе замерла с вытянутыми руками. В толпе заверещали от страха, принялись креститься и взывать ко всем святым. Поднялась паника. Меня трясло, но я усмехнулась: скорее у кур вырастут зубы, чем святые явятся к этим людям!
Мадам Тэйра задрала голову к небу и вдруг закружилась, будто в танце, широко расставив руки. Ее тело всколыхнулось, и с громким выдохом «ха-а-а» от стройной женской фигуры в платье рыцарских времен понеслась невидимая волна, охватывая все пространство площади перед ратушей до самой Сены, превращая лица, распаленные предчувствием чужих мук, в маски со стеклянными глазами. Люди цепенели. Те, кто еще не превратился в подобие статуи, – бросились бежать прочь с площади с дикими воплями. Горланили в ужасе и зрители на узкой набережной на том берегу Сены. Крестились, звали полицию, но не разбегались, видя, что у кромки воды колдовской дым исчезает.
Мадам Тэйра все кружилась, догоняя белыми клубами тех, кто падал в давке или лез по чужим головам. И, наконец, мешанина из людей, покрытых белесой изморозью, застыла, захватив их, похожих на пепельные статуи в Помпеях, в самых нелепых позах.
– Ведьмы! Бесы! Пушку сюда! – орали на набережной напротив и с Мажисри. Там царила сумятица: гремели оружием стражники, храпели лошади конной полиции. Извещая о тревоге, трезвонили колокола часовни в Консьержери.
А рядом со мной и надо всей Гревской площадью воцарилась гробовая тишина. Слышен был лишь завораживающий шелест юбок кружащейся мадам Тэйра и мерный звон браслетов на ее запястье.
Нельзя было терять ни секунды. Кто знает, сколько продлится магия, и не притащат ли на самом деле пушки на остров Сите или на набережную де Турнель. Переведя дух, я ринулась к эшафоту, раздвигая перед собой недвижимые фигуры людей. Они казались мертвыми, и жуть пробирала до костей, но сейчас важен был лишь Этьен, важно было время.
