одну из фаз луны.
Пока Изола восхищалась симпатичным украшением и необычной книгой, Лилео улыбалась, а затем прижала дочку к груди и попросила прожить жизнь и за себя, и за первую, давно умершую Изолу Уайльд. А потом Лилео ушла, оставив Изолу играть с подарками. Сказала, что пролила шампанское на платье и потому должна сходить наверх – переодеться и, может, принять ванну.
Водные процедуры затянулись, и Изола в испачканном травой нарядном платье поднялась по лестнице, чтобы найти маму. Где-то на середине пути она услышала звон разбиваемого зеркала и плеск. Остановилась, посмотрела наверх и босиком помчалась на второй этаж.
Постучала.
– Мама? – позвала она и толкнула дверь ванной. Яркий свет ослепил Изолу, и на секунду она прикрыла глаза рукой. – Мама, что ты тут делаешь?
Мама превратилась в триптих: волосы, пальцы ног и между ними – пена и тень.
Мама не шевелилась.
Зашипели догоревшие свечи.
Голова на бортике ванны была повернута к двери, словно мама услышала голос Изолы. Правый глаз невидяще смотрел на девочку на пороге и сквозь нее – в мир теней, который, казалось, всегда давил на Изолу, борясь за жизненное пространство.
Мертвый взгляд мамы замер на Изоле.
Тогда-то это и случилось. Русалочьи плавники мелькнули в пенной воде, а крошечные феи спрыгнули с зажженных фитильков свечей, чтобы набить животики плавающими в ванне розовыми лепестками. Из копны маминых темных волос выпорхнула стайка воробьев, которые тут же принялись шумно носиться под потолком. Все красивое наконец проявило свое уродство. Сказки были колыбельными чудовищ. Густая кровь струилась по стенке ванны, выписывая пять букв имени Изолы на плиточном полу. Вода все еще текла из крана, и лужа подступала уже к ногам Изолы, розовато-алая от крови.
Изола взглянула на свои ладони. Кровь текла из ее вен.
По ступенькам раздались громкие четкие шаги. Отец кричал: «Нет, нет, нет!» – но Алехандро добрался до Изолы первым, обнял ее и, когда догорела последняя свеча, сказал: «Все будет хорошо, принцесса. Обещаю».
Осколки волшебного зеркала валялись в раковине. Мамина обескровленная рука до сих пор сжимала стеклянное распятие.
Изола отстранилась от Алехандро и перешла на другой конец комнаты. Лунный браслет соскользнул с запястья – он был слишком большим, до него требовалось дорасти, словно до фамильного платья или заветной мечты. Упав на колени, пока папа вытаскивал маму из ванны, Изола услышала ее – самую жуткую тишину, распространяющуюся по венам ее матери….
Тишину небьющегося сердца.
В лесу Изола заговорила.
– Моя мама умерла, – прошептала она, не в силах убрать с языка горечь печали, – вместо меня.
Лесная ведьма
Как бы Изола ни формулировала вопрос, ответ существовал только один. Вторая Изола прожила дольше, чем первая, а Лилео Пардье-Уайльд умерла вместо своей дочери: скользкая от мыла обнаженная жертва на алтаре акриловой ванны в окружении фруктовых шампуней и ароматических свечей: подношений мстительным богам, требовавшим крови для своих кубков – девственной или любой другой, плюс-минус несколько десятилетий выдержки.
– Но ты совсем на нее не похожа, – в слезах прошептала Изола. – Моя мама любила этот лес, а ты его убиваешь.
Лилео прикрыла вздрагивающие веки.
– Потому что она ядовитая, – пробормотала Флоренс, вновь привлекая к себе всеобщее внимание.
– Пожалуйста, Кристобелль, Руслана, отпустите ее, – обратилась к принцам Лилео. – Она хорошая девочка, просто расстроилась.
Фурия и русалка нерешительно разжали пальцы, и Флоренс, оказавшись на свободе, неуклюже плюхнулась в траву – порванное платье отяжелело от воды, а глаза яростно сверкали.
– Нет, – всхлипнула Изола. – Она не хорошая. Она пыталась вселиться в меня. – Никто не сказал ни слова, и Изола спросила: – Кто она?
Ответил ей Алехандро:
– Думаю, Изола, в каком-то смысле она – твой призрак. Осколок….
Изола вспомнила. Их называли «осколками» или «отголосками» – полуживых фантомов вроде тех, от кого всегда предостерегали ее братья… Непредсказуемые, запутавшиеся, зачастую попавшие во временную петлю. Неспособные меняться и двигаться вперед, осколки терроризируют всех окружающих своими чувствами – настолько сильными, что, как тяжелые якоря, держат неупокоенные души в мире живых. – Она – как маленькая частичка тебя, которая умерла, – выдавил из себя Алехандро, – когда не стало твоей мамы.
– Вообще-то, я не уверена, что же я такое, – проворчала Флоренс, пронизывая Изолу злобным взглядом. – Как думаешь, может, я – невинность? Или детство? Чего тебе не хватает, Изола, чтобы быть полноценным человеком?
Принцы хором вступились в защиту своей сестренки, но Изола не смогла разобрать слов. Люди ведь говорили, что она изменилась, правда? Что после своего десятого дня рождения стала отстраненной и холодной Ледяной Изолой?
