Он не любил ее, но любил детей. Убить она могла только через те чувства, которые были в нем живыми. А живой была только его любовь к детям.
Мария кивнула, словно соглашаясь со своими мыслями, попрощалась и вышла. Классная проводила ее рассеянным взглядом, включила светоплат. Надо было заполнить грамоту о проведении урока, указать скорость освоения учениками текущего задания, расчертить пару лубков распределения знаний по уровням и набросать расклад личностного взаимодействия в классе – Александра Ивановна, их душевед, просила. К концу года надо будет сдавать общешкольную душеведческую парсуну. Едва ли ей хватит перемены.
Сенокосов проснулся от звонка. Посмотрел на часы, чертыхнулся. Сел, растирая лицо руками. Всего-то задремал на диванчике на полчаса, а провалялся два с половиной. И почему Паша его не разбудил?
– Ответить, – буркнул он. Голова была деревянная и как будто чужая.
– Олег Геннадьевич…
– Паша, почему не разбудил? – возмутился Сенокосов. – Я что тебе сказал – на полчаса лег.
– Все было тихо, я подумал, что вам отдохнуть надо, – извиняясь, сказал Паша. – На вас лица не было.
– Как будто сейчас есть, – пробормотал полковник, глядя в зеркало. – Сводку, быстро.
– Десять минут назад произошел скачок, – упавшим голосом сказал лейтенант.
Сенокосов похолодел.
– Что ты мелешь?
– То есть не совсем скачок, Шизик… Ервандович успешно стабилизировал аномалию, но в восемь тридцать она как бы вытянулась.
– Вы там обкурились, что ли? – взвился Сенокосов. – Цветковскую заначку отыскали?
– Никак нет! – бодро заявил Паша. – Внешний контур аномалии начал меняться в восемь часов, к половине девятого он сформировал узкий пик в центр города. Профессор говорит, это как…
Лейтенант замялся.
– Как что?
– Как ложноножка.
– Я сейчас, сейчас, – пообещал полковник. Он одернул смятый пиджак, вылетел из кабинета. – Сейчас я все оборву – и ложноножки, и ложноручки. Биологи-любители!
Полковник ворвался в центральный. На воздушном экране, от стены до стены, раскинулась объемная модель города.
Контур Колдун-горы расчертили тонкие оранжевые линии, отразили сложный, составленный из нескольких центральных тел муравейник объекта «Око». Этот муравейник оседал захватчик – высвеченная синим амеба. Она шевелилась, облизывала колышущимся краем еще не поглощенный лес, дачные поселки, городские окраины. Сердце амебы – белое зерно света, та самая «митохондрия», горело в недрах горы, в рабочей зоне «Невода». В глаза полковнику сразу бросилась тягучая полоса синего света, которую амеба-аномалия выбросила в сторону города, прилепилась к центру где-то в районе морвокзала.
Короткие оранжевые разряды били в ядро аномалии, заставляли ее тело дрожать мелкой дрожью, но никакого иного эффекта не оказывали.
– Она ведет себя, как живая, – сказал Сенокосов, встав рядом с Гелием.
– В каком-то смысле она живая, – пожал плечами профессор. – Это же н-поле, чистая информация, ничего удивительного, что она принимает облик бактерии или амебы. Более того, возможно, мы сами этот облик ей навязываем.
– Вы сейчас о чем? – напрягся полковник. – Хотите сказать, что мы ее натравили на город?
Полковник нахмурился.
– А ну дайте приближение. Максимальное!
– Модель условная, мы не можем установить точные границы…
– Приблизьте!
Лаборант Коля обиженно заморгал.
Модель надвинулась, Олег Геннадьевич прищурился.
– Морвокзал, Центральный район, Центральный рынок. Рядом управа. Где точно проходят границы этой вашей ложноножки? Сколько людей под ударом?!
– Я же говорю, модель неточная…
– Олег Геннадьевич, дорогой, успокойтесь, – профессор взял его под локоть и тихо прибавил: – Мне что, вколоть вам успокоительное?
Сенокосов дико посмотрел на него, вырвал руку.
– Давайте я вам все объясню в моем кабинете, – сказал Гелий Ервандович. – Иван?
Инженер Ерохин кивнул – мол, все под контролем.
