же этих добрых и приветливых людей?
Катя мечтала о Москве, но показывала Суджук с гордостью – это вообще была черта местных, которая удивила Ярцева. Они любили свой город, привычно ругали понаехавших черных, но куда больше – желтых, которые за перевалом разбили теплицы. Прилетели ли лебеди, заходили ли дельфины в бухту, пошла ли хамса – это были новости, ими делились на остановках, в цирюльнях, в лавках.
Денис свернул с срединной улицы Советов, пронизывающей город, как шампур, нырнул в тихие дворы старых пятиверховок.
Несколько пацанов колотили мячом на игровой площадке, а вокруг, под тенью акаций носилась разновозрастная мелочь. Хлопая сандалиями, они гонялись друг за другом с краскометами, играли в войну – кто из них был пиндосом, а кто нашим, разобрать было невозможно. Заряды красной липкой паутинки лепились на футболки, и тут уж не отвертеться – убит так убит.
А вот сцепились, выясняя, кто убил и кто убит, поругались, покричали – быстро, как вспыхивает шутейный огонь, сошлись в кружок и забормотали считалку.
Считалку! Денис уж не помнил, когда вот так бегал, наверное, в деревенском детстве, когда мама вывозила его в Вохму, к дедушке. Никто в Москве давно так не играл, она была разгорожена заборами, самодвижными воротами, межевыми заставами, раздроблена на десятки малых городов, замкнутых в своих границах. Дольники пересекали ее по рабочим дневным пропускам, а детей до получения «времянки», конечно, не выпускали без взрослых. Зато в столице безопасно, в столице порядок. Денис не жаловался, у него был пропуск-вездеход второго разряда, с таким можно было даже в Средину попасть. Не на Красную площадь, конечно, но все же.
Ярцев пересек двор, прошел мимо бабушек, крошивших хлеб голубям, наступил на поребрик – покосившийся, выщербленный, но беленый, и пошел по нему как по бревну. Плевое дело, если не думать о том, какое это плевое дело и как ты клево идешь. Иначе все, оступишься.
Смешные эти суджукцы, они хвалятся башнями и карпами, а надо хвалиться такими двориками. Солнцем, бьющим сквозь ветки акаций, кошками, спящими на подоконниках, цветами в суховатой земле, велосипедами, висящими на приступках, лианами девичьего винограда, заплетающими стены. Город – это не камни, не стены, это люди, которые в нем живут, их жизнь прорастает сквозь камень, легкая, неуловимая, как тополиный пух, и упрямая, как одуванчики.
Денис плыл в прохладном воздухе, как потерявшийся парусник в далеких морях, он сделал петлю по дворам и вышел к остановке токовых возков. Умник считал знак остановки и выдал ему сложную путевую сетку. Если он сядет на седьмой или четырнадцатый, через три остановки будет у дома.
«Папа уже вернулся или нет? – подумал Денис. – Уехал на свое глядело бог знает когда».
Подошла «семерка». Ярцев вошел в двери, махнув гимнасическим пропуском перед заграждением. Устроился в самом конце, в углу – он любил это место, пусть там трясет, зато всех видно, а если не хочешь смотреть, так отвернись к окну, гляди, как убегает назад город. Он пятится, разматывается вдаль, мимо идут люди, едут машины, и никому до тебя нет дела.
Возок качался, как лодка по улице-реке, уплывали вдаль смешные светильники с навершиями в форме корабликов. Морской город, здесь даже при «обнаружении подозрительных предметов» следует обращаться к команде возка.
Смешно, ну какая команда? Водитель и охранник, дед лет под шестьдесят.
Возок затормозил. Похоже, пробка. Денис заскучал, принялся разглядывать плакаты. Белозубый воин в пятнистом, военного покроя платье призывал идти на службу в пограничные войска Закатного воеводства, защищать границы русского мира от агрессивного оскала НАТО, что было немного странно, потому как на Западе НоРС граничил не с враждебной Окраиной, а с дружественным Донецким кругом.
На другой стене второй, такой же белозубый его брат-близнец в черном морском платье, с тельняшкой, рвущейся на могучей груди, звал бросить скучную землю и вступить в ряды морской пехоты. Третий их брат, гражданской наружности, обнаружился на скосе потолка у выхода. В телогрейке нараспашку, в обнимку со слегка задубелым китайским другом они жизнерадостно махали рукавицами на фоне ледяных гор. Надпись на плакате гласила: «Русская вода – здоровье на года!» Шрифт чуть поменьше приглашал на Север, в артели ледорезов.
Больше ничего интересного на стенах не было. Денис вернулся к изучению улиц. Вокруг творился непривычный для Суджука московский ад – как на Третьем кольце в шесть часов дня. Бодались друг с другом округлые туши вездеходов, между них пытались протиснуться маломерные машинки, а нахальные токовые двухколесы проскальзывали в совсем уж невозможные зазоры.
Натуральная «трешка». Не хватало только чернявых коробейников, предлагающих в этом стоянии все, что душе угодно – от успокоительных леденцов «Водительские», одобряемых Лекарским приказом, до свертышей дешевого индийского табака, совсем не одобряемых. Как правило, в каждой пробке еще и сновали юркие зарядные тележки с токохранами, которые толкала пара таджиков. Всегда находился бедолага, который за возможность подпитаться был готов отвалить несколько алтын – а куда деваться, если заряд бака на нуле?
Московский голова коробейников гонял, грозился извести под корень или хотя бы на учет поставить, но они как топтали московские улицы, так и топчут.
«Что ж там случилось?» – Денис вытянул шею, но в этом раскардаше понять что-нибудь было решительно невозможно. Возок медленно выплыл на площадь, поравнялся с громадой торговых рядов. Светоплат у Дениса задрожал.
Ну конечно, забыл закрыть входящее русло и вот, пожалуйста – десяток продажных входящих. Умники громады тут же завалили объявлениями.
