– Так я же глерд, – ответил я с достоинством. – Я не привык лазить за птичьими гнездами. Простолюдины сами доставали и приносили, а кухарка жарила, а то и варила… Говорят, их как-то еще и пекут, но не знаю, не пробовал…
– Побыстрее, – велел он. – А то ссадим! Прожаренного, как свинья на вертеле.
– Иду-иду, – ответил я. – Опускаться почему-то труднее, вы заметили?
Он рявкнул:
– Я тоже не лазил! Но умею. А ты…
Я на высоте в три своих роста сел на толстый сук, обхватил левой рукой на уровне локтя крепкую ветку, а кисти изготовил для стрельбы почти в упор.
Они еще ждали, не понимая, почему я прекратил спуск, а два пистолета в моих кулаках дважды рявкнули. Тяжелые пули разнесли голову чародея, я тут же перевел огонь на их командира, ссадил с коней еще пятерых.
Лошади почуяли кровь и начали метаться в панике, пули пошли мимо, а несколько человек, даже лишившись командира, соскочили на землю и бросились к дереву.
То, что помогло мне легко забраться почти на вершину, теперь обернулось бедой: они поднимались по дереву с трех сторон, я трех сшиб выстрелами в упор, но один с силой ударил меня ножом в ногу, еще один достал в спину, третий сумел садануть острым клинком в бок с такой силой, что перехватило дыхание, а кто-то ухватил за сдвинутые для комфортной стрельбы руки и с силой ударил ими о сук, на котором я сижу с такой силой, что пистолеты оба выпали.
Я боролся с ним, но с тоской успел увидеть, как за его спиной появились еще двое…
И вдруг один исчез, второй с криком сорвался с дерева. Я изловчился и с силой пнул ногой храбреца, сумевшего выбить у меня из рук пистолеты.
Он не удержался и с руганью рухнул вниз. Я рассмотрел в пяти шагах дальше на дороге Понсоменера, он деловито снял тетиву, а лук сунул в сайдак.
– Спасибо, – крикнул я. – Ощутил, что я в беде?
Он покачал головой:
– Нет.
– А что?
– Наши кони устали, – сообщил он мне новость. – А у этих кони намного свежее. Вы бы их не взяли.
– Ты прав, – сказал я пристыженно. – Я демократ, только о себе думаю.
Он смотрел, как я слез с дерева и подошел к распростертому на земле командиру отряда. Пуля, чиркнув его по черепу, сорвала кожу и повредила ухо, а затем, сломав ключицу, похоже, пробила сердце. Дышит он часто, изо рта толчками выплескивается кровь.
– Ты же сказал, – прошептал он с упреком, – что сдаешься…
Я спросил в непонимании:
– И что?
– …и у тебя нет оружия…
– Ах вот ты о чем? – ответил я. – Мне можно, я демократ, а все демократы лгут! Где подписанный договор с печатью и заверенный у властей, что я обещал сдаться?..
Он смотрел непонимающе, затем левая нога дернулась, я все понял и как бы в знак салюта над павшим надвинул ему веки на вытаращенные в непонимании перед наступающим в моем лице новым миром глаза.
Понсоменера в седле его коня нет, я повернулся в непонимании, а когда шорох наверху заставил вскинуть голову, Понсоменер уже спускался с винтовкой в руках.
– Вот, – сказал он, – а те ваши арбалеты вон там в траве…
Я отмахнулся.
– Пусть остаются. Забираем коней, вряд ли наши умчались далеко.
Он помог перенести седла с наших коней на самых рослых и жилистых, остальных привязал на общий повод, и мы помчались вслед за отрядом.
Еще через час Понсоменер остановил коня, тот сразу превратился в каменную статую, даже ухом не шелохнет, а Понсоменер вытянул руку, получилось красиво и величественно, таким жестом указывают, где будет город заложен назло надменному соседу, или что вон те заокеанские территории отныне принадлежат европейским государям.
– За тем холмом, – произнес он таким ровным голосом, будто вместо него сказала земля под копытами его коня.
– Что за тем холмом? – спросил я.
– Речка, – ответил он.
– Нужно будет искать брод?
