– Понс, – сказал я строго, – вы с мастером останетесь на самом важном участке! Мы с Фицроем пойдем всего лишь выпугивать добычу из нор, а вы перехватывайте, когда побегут в вашу сторону.
Рундельштотт кивнул.
– Да, здесь только одна дорога.
Понсоменер поинтересовался мирным голосом:
– Перехватывать… и что делать?
– Отстранять, – ответил я. – Отстранять от существования. Убирать из эволюционного процесса, как недоброкачественные звенья, не сумевшие выбрать более мирную и потому безопасную профессию, что дает больше шансов на размножение и продление рода… В общем, убивать всех подряд на хрен!.. Потом разберемся, как говорится, хотя кому оно надо, разбираться? Главное – результат! А факты подгоним.
Рундельштотт сказал поспешно:
– Да-да, знаем. Ты говорил, это не люди, а живая сила противника. И хотя вроде бы люди, но не люди.
Понсоменер сказал туповато:
– Людей убивать нельзя, даже нехорошо, а живую силу противника хорошо и можно?
– За это еще и наградят, – подтвердил я. – Понимаешь, это такое хитрое и великое волшебство: одним-двумя словами превращаешь хороших и добрых людей, что никакого зла тебе не сделали, в злобных чудовищ, которых обязан убить, истребить, очистить от них землю!
Рундельштотт посмотрел на меня с неодобрением.
– Никакое не колдовство, – сказал он недовольно, – а подлый трюк королей!.. Они так всегда делают, но, увы, это работает… Народ видит на той стороне только злобных чудовищ, которых надо убить как можно скорее.
– Работает, – согласился я. – Причем королевское колдовство поражает всю страну, заставляя видеть в прежде добрых соседях мерзких гадов, что только и думают!.. Но я не король, потому если говорю, что против нас гады и сволочи, то так оно и есть. А теперь за дело!
Рундельштотт проговорил медленно:
– Сейчас за полночь, в здании могли и не заметить, что башня исчезла… Не забывайте, не все на свете видят в темноте, как мы. Грохота тоже не было. Так что исчезновение башни заметят только утром.
Фицрой, почти подпрыгивая от возбуждения, пошел рядом, спросил свистящим шепотом:
– Придумаешь какие-то хитрости?
Я помотал головой.
– Хитрости – удел умных и слабых. А сильные прут, как быки, выставив рога и ломая все и всех на пути. Когда в руках такое оружие, чего умничать? Умные вообще по домам сидят!
– Хорошо, – сказал он с чувством. – Это по мне! Врываемся и все крушим, понятно. Это я люблю. А как врываемся?
– Попробуем залезть на крышу, – сообщил я.
Он спросил опасливо:
– На четвертый этаж? По стене?
– А что тут такого? – изумился я. – Пауки и то забираются!
– Так мы вроде не совсем пауки…
– Тем более, – ответил я. – Суворов сказал, олень пройдет везде.
Темная грозная стена с каждым шагом становится громаднее и выше, наконец заслонила мир. Фицрой оглянулся, я увидел расширенные в темноте глаза, синева в ночи стала серым цветом жемчужного оттенка.
– А теперь?
Я вытащил из заплечного мешка коробочку, стиснул рукоять. Щелкнуло, коробочка выдвинула крюк с тремя кончиками. Я направил его вверх на верхний край стены, мазнул пальцем по сенсору.
В ладонь мягко толкнуло, крюк улетел вверх, Фицрой даже не рассмотрел мелькнувшую за ним сверхпрочную нить.
– И… что теперь?
Я молча зацепил другой конец за пояс, шепнул:
– Спущу потом тебе. Мы по такой веревке уже спускались, помнишь?
– А там зацепилось? – спросил он с надеждой. – Я не слышал ни звяка, ни стука…
– Крюки обрезиненные, – пояснил я и нажал кнопку.
Меня неудержимо потащило вверх по стене, едва успевал отталкиваться, иначе изотрет морду о камни, а у самого края ухватился за выступающую глыбу и перевалился на ту сторону.
Тихо, на крыше никого, да и отвыкли в полной изоляции держать здесь часового, что хорошо, разгильдяйство всегда работало на прогресс
