перекрестились.
Ведьма понимала, что сир-тя обманывают христиан; что никакой новой веры они не приняли и, едва миссионеры скроются в зарослях – вознесут благодарственные молитвы Нум-Торуму и Картащ-экве, принесут пару ящериц в жертву верхним и нижним духам и пустят по реке венок с покаянными словами. Цветы же и кровь, каковыми украсят крест и омоют его перекладину, будут приноситься лишь для вида, дабы не раздражать сильного воинственного соседа и его бога.
Однако Митаюки-нэ это тихое бунтарство туземцев вполне устраивало. Здешние племена не будут враждебны, не станут открыто помогать колдунам из южных земель, остерегутся вредить и при появлении казаков и их священников станут называть себя христианами.
А чего еще требуется от жителей возле важного торного пути?
Самые храбрые и решительные здешние воины в поисках славы и добычи будут уходить на службу в остроги иноземцев. Ведь дома их не ждет ничего, кроме мечтаний и безвестности. Подарки, иногда присылаемые в их дома, да сказания о славных походах постепенно будут превращать местное население во все более и более преданного почитателя Иисуса Христа. Сменится три-четыре поколения – и правнуки нынешних смутьянов, насмотревшись на поведение родителей, уже совершенно искренне будут возносить христианские молитвы и мазать кровью уста Ильи-громовержца, а не Хунт-Торума, сплетать венки святой Параскеве Пятнице, а не богине Мых-ими. Не будут мыслить над собой иной власти, кроме воли их сыновей и внуков – ее, Митаюки, и грозного Матвея Серьги.
Так что пусть себе бунтуют в глубине души. И чем глубже, тем лучше. Подобное сопротивление она как-нибудь переживет.
Не желая раздражать новых братьев во Христе, чародейка не покушалась на имущество варанхайцев, и все, что она позволила себе в пяти покоренных деревнях – так это забрала пару лодок. На них христианские воины сложили припасы. Теперь еда, подстилки и часть оружия плыли вниз по течению сами по себе, под приглядом Ганса Штраубе и четырех гребцов, а отряд двигался налегке, что заметно увеличило его скорость.
Выйдя на тропу, ведущую к очередному поселку, Митаюки уже собиралась объявить привал, дабы отправиться на разведку, как впереди внезапно послышался глухой перекатывающийся гром.
Путники невольно вскинули глаза к небу, но оно было чистым и солнечным, лишь с редкими мелкими облачками.
– Наши! – первым сообразил немец и махнул рукой сидящим в лодке сир-тя: – Гребите!
Воины послушно навалились на весла, челны рванули вперед.
– За мной! – оглянулась на уже расходящихся воинов Митаюки и резко ускорила шаг.
Разумеется, Ганс Штраубе, которому помогало течение, успел к месту схватки первым. Вылетев из-за мыса на полноводный прямой участок, украшенный тремя стругами, он вскинул пищаль и выстрелил над деревьями. Ведь в ратном деле решения принимаются быстро, и второпях его могли принять за врага, а попасть под залп картечи наемнику не улыбалось.
Но грохот ружья и белое пороховое облако сразу расставило все по своим местам – местные язычники огнестрела, по счастью, не знали.
Иван Егоров и Кондрат Чугреев вышли к воде, вгляделись – и расплылись в улыбках:
– Ганс! Капитан! Дружище! – Челны с ходу выскочили на берег почти на треть своей длины, и немец тут же попал в крепкие объятия ватажников. – Как ты, откуда? Один али с сотоварищами?!
В крепких руках Михейко Ослопа немец не то что ответить – вздохнуть не мог. Но когда огромный казак поставил его обратно на траву, поведал, потирая ребра:
– Встречь вам мы выступили. Я да наша хитрющая Митаюки, Матвеева женка, да еще почти сотня дикарей местных обращенных, христиан честных.
– Помню, помню девицу, – недоверчиво прищурился атаман. – И как она? Чудила?
– Еще как, клянусь святой Бригиттой! – рассмеялся Штраубе. – Мы ведь вроде как в разведку выступили, путь прощупать перед главным наступлением. Она же исхитрилась все поселки на пути нашем в веру Христову обратить, и они вроде как ноне союзники наши. Не с кем воевать, получается, такие дела, – развел руками наемник и подмигнул: – С добычей мы, знамо. Токмо подобрать ее по пути надобно будет. Бо в челноки малые не влезла.
Воевода хмыкнул, посмотрел на Кондрата. Бородач пожал плечами:
– Эта может. Истинно, ведьма. Хитра, зар-раза! Даром, что обликом девка малая. Коли помогать решила, дело сладится.
– Берегом она с прочими сир-тя идет и вот-вот появится! – предупредил Ганс Штраубе. – Вы их случайно не постреляйте.
– Михейко, упреди казаков, дабы с друзьями нашими не сцепились, – посмотрел на великана атаман. Тот согласно кивнул и зашагал к краю площади.
Предупреждать никого не потребовалось. Митаюки, обогнав свой отряд на два десятка шагов, при виде казака так истошно завизжала:
– Осло-о-опушка!!! – что ее услышали во всех концах поселка. Чародейка кинулась на шею великана и повисла, поджав ноги и прижавшись щекой к щетине воина: – Как же я по вам по всем соскучилась!
Михейко невольно улыбнулся в ответ и осторожно, чтобы не сломать хрупкую красотку, обнял колдунью:
– Привет тебе, Митаюка… Давно не виделись… Ты как?
