Рун вместе с остальными поспешил прочь из храма и обратно через каменную деревню. Внутренние часы его чувствовали приближение полуденного часа, а струящаяся в крови святость реагировала на прохождение луны по лику солнца. По мере того как тьма наступала, его сила таяла с каждой секундой, точно песок, утекающий через горловину песочных часов.
Впереди, за открытыми воротами, яркость дня потускнела до серых сумерек — тень луны заслоняла солнечный свет от этих гор. Все выбежали наружу и снова оказались в продутой ветрами долине, где зло теперь ощущалось еще сильнее.
Пройдя в низкую дверцу и выпрямившись, Рун посмотрел на небо и увидел, что от солнца остался лишь узкий полумесяц. Его блеск обжигал глаза и леденил душу ясным осознанием: «У нас почти не осталось времени».
Оказавшись под сенью двух деревьев, группа разошлась в разные стороны. Каждому из
София и Христиан, сгибающиеся под тяжестью ларца и священных серебряных цепей, начали спускаться прямо вниз, остановившись в тени деревьев у северной оконечности озера.
Двое оставшихся членов отряда следовали за Руном по пятам. Присутствие одного из них не удивило сангвиниста. Львенок топал по снегу позади него, тихо рыча и пригибая голову — он чувствовал зло, исходящее от озера. Эта долина явно так же ранила чувства юного льва, как и чувства Корцы.
А вот то, что с ним отправилась другая спутница, стало для Руна неожиданностью. Элизабет шла рядом с ним широкими шагами, выпрямив спину и неотрывно глядя на озеро. И судя по всему, она испытывала совсем не те чувства, которые одолевали самого Руна и льва. Лицо графини выражало сдерживаемое стремление, как будто она желала выбежать на озеро и прокатиться по его замерзшей черной поверхности.
«Почему ее, судя по всему, не пугает таящееся там зло?»
Элизабет заметила его внимание и прочла на его лице вопрос, но неверно поняла его.
— Я не намерена дать тебе уйти одному, кто-то должен прикрывать тебе спину. Особенно сейчас, когда у тебя нет руки.
Корца ответил ей благодарной улыбкой. Графиня нахмурилась.
— Смотри под ноги, Рун, а то укатишься вместе с камнем.
Он повернул голову. Монах вел их по узкой тропке к высокому путевому знаку, торчащему у берега. Это был постамент из серого гранита, покрытый льдом, высотой по грудь Руну.
Монах почтительным жестом смахнул снег с верхней грани столпа, обнажив вырезанную из камня чашу, точно такую же, как те, что были изображены на мозаике в Венеции. Как и у строений, и статуй в буддийском храме, основание этой каменной чаши без малейшего зазора переходило в верхнюю грань столпа, делая их единым целым.
Корца подумал, что если убрать снег от подножия вехи, то она, в свою очередь, тоже окажется частью горы.
Монах шагнул к Руну, взял у него шкатулку и повернул так, чтобы замок ее был обращен к сангвинисту.
— Камень Неба ждет тебя, — произнес монах, слегка поклонившись. — Ты должен поместить священный самоцвет на предназначенное ему место. В тот же миг, когда это сделают остальные.
Монах кивнул в сторону чаши.
Рун понял.
«Я должен положить Аква в это вместилище».
Протянув руку к шкатулке, он поддел замочек большим пальцем и откинул крышку. Корца почти ожидал увидеть, что в ларце пусто, что в последний миг эти монахи решили предать их. Но внутри на белом шелке лежал великолепный самоцвет. Он сиял синевой, точно ясное небо, — как будто самый идеальный день за все время существования мира был заключен в этом камне, дабы его можно было сохранить навеки.
Вздох благоговения сорвался с уст Руна.
Львенок подошел вплотную, оперся лапами на колено Корцы и задрал морду, так, чтобы тоже видеть камень. Элизабет просто скрестила руки на груди.
Рун аккуратно оттолкнул льва и коснулся пальцами самоцвета, с небывалой горечью ощущая свою недостойность.
«Как может подобная красота быть предназначена мне?»
