Но Буря Перуновна сумела ее удивить. Раскрыла один из самых пыльных сундуков и вытащила на свет диковинного покроя, но неожиданно пригожий наряд. Такой длинный прямой сарафан с длинными узкими рукавами. И накидка еще, похожая на княжеское корзно, обшитое бахромой. А ко всему впридачу – роскошный однорогий кокошник с жемчужной вязью.
– Облачайса, девка! – швырнула баба-яга это все Василисе. – Крепкый ишшо конас, добротный! Я его носила, когда молодухой была!
Василиса аж вздрогнула. Вот этой одежке сорок веков?.. И до сих пор цела, не истлела?
– Ох, сколько ж раз я его перешивала-то… – протянула баба-яга. – Не раз, не два… от изначального-то, поди, уж ништо и не осталос… Охо-хо…
Натянув сарафан и корзно, надев на златые власа кокошник, Василиса земно поклонилась своей спасительнице. И только теперь призадумалась, какая судьба ее ждет дальше.
Уходить отсюда пока не след. Где бы ни жила старшая баба-яга, место это совсем глухое, пешком ни докуда не доберешься.
На полуночь если пойти – так там и людей почти нет. Только ненцы-юраки, что в чумах живут, а дальше вообще море Студеное. И на закат то же самое, и на восход. Самоядь, оленеводы, тундра, морозы. Одинокой женщине далеко не уйти. Утопнешь по дороге в болотах, медведь задавит или с навьями голодными встретишься.
А если двинуть на полудень и ухитриться все же дойти куда-нибудь – кто ей рад-то будет? В Кащеевом Царстве точно никто. Тут кругом оно. А если изловчиться и его пересечь, до Тиборского княжества добраться – так Василису и там не облобызают. Это раньше она была ратичская княгиня, мужнина жена, а теперь кто? Неизвестно, сколько там знают о ее кознях-хитростях, сколько и кому Игорь Берендеич да Кащей Виевич поведали, но…
В общем, ничего хорошего.
– Куда ж мне теперь идти-то, баушка? – тихо спросила Василиса, глядя на поставленную перед ней чарку с горячим взваром.
– Итти тебе много куды можно, – спокойно ответила Буря Перуновна, таращась мертвыми бельмами. – А можно и никуды не итти. Ноги твои, ты им хозяйка, сама вот и решай.
Василиса только вздохнула. За окном светлело, недолго уже и до рассвета. Целую ночь провела она в избушке бабы-яги. И выходить за дверь что-то совсем не хотелось…
Но спросить напрямую Василиса не решалась. Хотя и понимала, что баба-яга знает, насколько суровые здесь места. Знает, что если ее гостья отсюда выйдет – то почти на верную смерть. Расколдовывала она ее уж всяко не для этого.
Значит, либо отвезет куда-нибудь в ступе, либо…
– А вот скажы мне, девка, што на свете три косы? – вдруг спросила баба-яга.
– У речки коса, у девки коса, да траву косит коса, – вяло отозвалась Василиса.
Загадку такую она раньше не слышала, но ответ дала сразу же, без раздумий. Уж не за просто так ее Премудрой-то прозвали.
А бабе-яге услышанное очень понравилось. Она громко закряхтела, цыкнула единственным зубом и прошамкала:
– Хе!.. Хе-хе!.. Славно, девка!.. Славно!.. А што на свете три дуги?
– В печке дуга, в упряжке дуга и радуга – дуга, – легко разгадала и эту загадку Василиса.
– Ыш, ыш!.. Хорошо!.. А што на свете три мати?
– Мать-родительница, Мать Сыра Земля, да мать Пресвятая Богородица.
На последних словах Буря Перуновна чуть сморщилась, крякнула, но потом все же довольно ухмыльнулась.
– Ладно, сойдет, – махнула рукой она и потрепала Василису по щеке. – Хороша девка, хороша! Ыш, ыш!.. Ладна, стройна, наливна, да еще и премудра!.. Ну вылитая я в молодости! Ыш, ыш!.. Не зря я тебя по болотам искала-разыскивала, не зря!.. Пригодишса, пригодишса мне!..
– Для чего же, баушка? – с надеждой спросила Василиса.
– А ты не торопис, девка, не торопис, успеетса! Походиш у меня пока чернавкой, потрудишса! А там поглядим, што из тебя выйдет. Поглядим, много ли в тебе толку.
Василиса снова земно поклонилась Буре Перуновне. Такой исход ее полностью устраивал. Ходить в чернавках ей было не в новинку, стирать-стряпать- поломоить она умела сызмальства, тяжелой работы не чуралась. Конечно, после княжеского венца да царского дворца это шаг вниз… зато после лягушечьей шкурки куда как вверх!
Ах, до чего же приятно снова стоять на двух ногах, снова чувствовать тепло и видеть мир во всей его красе! Лягушкой Василиса видела как-то мутно, неразличимо. Цвета были блеклые, тусклые.
А теперь – благодать!.. Вот и солнышко как раз восходит! Василиса подошла к окну, с наслаждением глядя на розовую зарю… но та вдруг уплыла далеко вверх! Василиса с ужасом вскрикнула и с еще большим ужасом услышала, как из груди рвется:
– Куа-ак!..
Через немного секунд она с трудом выбралась из потяжелевшего сарафана. Снова лягушкой. Баба-яга подняла ее на столик и насмешливо сказала:
– А ты как думала, мила? Кашшей да сестрица моя теба заколдовали прошна – я токма облегчила. Уж и за то благодарна будь, что ноченькой темной не в лягушечьей шкурке прыгаешш. С закатом теперь тока обратно обернешса.
