А на следующее утро опустошенным оказался еще один дом. И на сей раз сразу девять человек пропало. Точнее, восемь пропало, а один лежал мертвым, с разрубленной головой. Дядька Громобой – первый охотник на деревне, в одиночку на медведя ходил с рогатиной.
После этого идти кого-то разыскивать никто уж не пожелал. Перепугались все до смерти. Следующей ночью никто спать не ложился, стереглись, сидели по избам с лучинами.
А все одно без толку. Следующим утром у колодца опять рыдали и убивались, поскольку ночью разграбили и расхитили еще один двор.
Вот так змей и повадился. Каждую ночь являлся. Кто на пути вставал – убивал без жалости. Остальных на тот берег утаскивал и… кто его знает, что уж он с ними делал. Живым пока никто не вернулся.
Уже после первой седмицы народ начал разбегаться. Кто в Любеч, кто в Чернигов, кто в Новгород-Северский. К концу второй осталось только несколько самых упрямых, что надеялись на чудо. А сейчас уже третья на исходе – и в селе, как видишь, ни души. Кто своей волей не ушел, тех змей пожрал.
– Вот беда-то какая… – покачал головой Яромир. – А ты сам куда собрался?
– Переезжаю, – мрачно ответил дворовой. – Чего мне тут теперь-то? Сначала Коровья Смерть скотину выморила, а потом еще и змей повадился. Люди ушли. Домовые ушли. Даже банники ушли. Кое-где уже пустодомки завелись, да жировики. Пойду и я подобру-поздорову. Может, приютят еще в какой веси…
– Вообще никого не осталось? – уточнил Яромир.
– Не… Дед Молчан еще остался, – мотнул головой дворовой. – Он старый, колченогий, родни нет, бобылем живет – вот и бросили его. Там он – в самом дальнем конце, уже у края леса. Пятый день по ночам в погребе ховается.
Яромир распрощался с дворовым и поделился новостями с Иваном. Тот затревожился, заволновался, потянул из ножен Самосек. Но пока что вокруг было тихо, да и до заката время еще оставалось.
Дед Молчан и в самом деле оказался в своей избе. Седой как лунь, косматый, хромой, он долго не отворял, кряхтел в сенях, но в конце концов пустил нежданных гостей. Только с порога сказал, что явились они сюда зря, в погребе трое не поместятся, да и змей уж не сегодня-завтра его таки сожрет.
– Может, в другом каком домке переночуете-та?.. – с надеждой спросил он. – Тут у нас везде свободно – выбирай, кака глянется…
– Все ушли, значит… – протянул Яромир, входя в избу.
– Все, милай, все, – подтвердил Молчан. – Хто куды. А хто не ушел – того змей сожрал. Мы уж и ловушки на него ставили, и принады – да што ему, змею-то… Я один осталси – мне итти-то некуды… Не сегодня, так завтра помру… хотя я и так скоро помру. Мне, милай, уже восимисят годов…
– У, дед, да ты старше меня, – покивал Яромир. – Чуть-чуть.
Старик закхекал, приняв слова оборотня за шутку. Порывшись в закромах, он достал горшок с пареной репой, две вялые луковички, шматок копченого сальца и кринку хмельного меда. Повинился, что ужина такая скудная, но сами понимаете.
Ивану, впрочем, было и не до еды. Он чуть не с порога спросил, умеет ли дед чинить сапоги. Тот покряхтел, подумал, почесал бороду, долго рассматривал Иванов сапог и в конце концов махнул рукой. Мол, нечего тут и чинить – проще новый смастрячить. А эти сразу выбрасывай. Вон, в печку хоть кинь.
– А мне-то тогда в чем ходить?! – возмутился княжич. – Дедусь, у тебя на замену сапогов нет?! Серебром плачу!
– Сапоги?.. – вскинул косматые брови Молчан. – Што ты, милай, откуль у меня сапоги-то? Я их видел-то в жизни раз, когда к нам боярин мимоезжий за пес знает каким антиресом заглядывал. Вот лапти есть, хорошие. Не побрезгуешь?
Лапти у старика действительно были. Да не одна пара, не две, а добрых три дюжины, всех размеров. Висели от стенки до стенки на лыковой веревочке.
Плел их старик явно собственноручно. Вон, на лавке и кочедык валяется. Потертый, старый – рукоятка треснула, закругленное лезвие выщерблено. Верно, не одну сотню лаптей этим кочедыком сработали.
Не любя ходить босым, Иван неохотно натянул онучи и сунул ноги в лапти. Рожу при этом кривил так, что губы за уши уезжали – так уж ему, княжичу, было брезгливо. Узнает кто, сраму не оберешься.
Переобувшись, Иван некоторое время топтался на месте, а потом вдруг как-то сразу захотел есть. Однако Яромир к тому времени уже сточил почти все хозяйское угощение. Иван еще потоптался, пожевал репы и под звуки бурчащего живота убрел искать чего повкуснее.
Найти он нашел немного. Этой осенью в деревне побывала Коровья Смерть, был большой падеж скота. Зима обещалась быть голодной. Большую часть припасов беженцы забрали с собой, а если что и оставалось – стибрили хитники. Тот же змей или, вон, дед Молчан.
Однако кое-что Иван все-таки раздобыл. В одном погребе раскопал незамеченную до него кадушку соленых огурцов, в другом – пару брюквин, в третьем – кривую морковину. А в некоем курятнике ему вовсе улыбнулась удача – нашарил спрятавшуюся под насестом курицу на яйцах.
– Яишенку сварганим! – облизнулся Иван, возвращаясь в избу. – Да с жареной курочкой!
– Молодец, добытчик, – похвалил Яромир, перебирая полешки. – Сейчас печь затопим. Дедусь, ты как насчет курятины?
– Не, милай, я уж сыт, – отмахнулся старик, лежащий на перекрыше. – Вы готовьте себе, а я подремлю… Только у меня там шесток сломан… и ухват тоже… Вы уж там как-нибудь…
