Мы с Дженин сидели на носу корабля и разглядывали подступающий мрак. Казалось, будто мы вплываем в распахнутую пасть чудовища, у которого вместо челюстей были два массива земли. Перед нами зияла темнота. Она как будто звала нас и улыбалась нам зловещей, угрожающей улыбкой.
«Заходите, заходите», – муху приглашал паук.
Каниш вернулся на палубу со спасательными жилетами в руках. Один он бросил в мою сторону, а второй вручил Дженин.
– Надевайте, – скомандовал он, – а то замерзнете.
И верно. По мере приближения к темноте температура понижалась. Холодок от воздуха и холодок от тревоги проникли в меня одновременно, они тянули друг друга за собой и подпитывались друг другом.
Скоро мы поравнялись с двумя громадинами островов – один был под ногами, другой над головой. Каждый остров отбрасывал на соседний огромную тень, создавая черный коридор. Считалось, что эти острова были неустойчивыми, вроде спящих вулканов, и однажды непременно должны были обрушиться друг на друга – не то завтра, не то через миллион лет. Осознание, что эти челюсти могли сомкнуться над нами в любую секунду, не могло не прибавлять энтузиазма.
Мы вошли во мрак. Я оглянулся. Свет позади нас стремительно тускнел. Я испытал минутную слепоту и запаниковал. Но постепенно глаза привыкли к темноте, и оказалось, что она была не такой кромешной, какой померещилась мне сначала.
Каниш зажег корабельные навигационные огни и включил мощный прожектор, водруженный на мачту. Энергии в солнечных аккумуляторах было вполне достаточно, чтобы провести нас сквозь тьму и снова вывести на свет.
Сначала – холод и темнота. Когда привыкаешь к ним, в первую очередь замечаешь тишину. Мы в ней плыли. Она обтекала нас со всех сторон, сверху и снизу, как беззвучные воды беззвучного ручья.
Пятнадцать минут спустя за спиной стояла почти такая же темень, как и впереди. Нам остался только бледный отблеск света с потерянного, широкого неба, как слабый огонек свечки в черной комнате, как булавочное отверстие в коробке.
Тишина была тяжеловесна и заразительна. Из-за отсутствия звуков казалось почти преступным нарушать ее. Как будто мы были в церкви, в просторном соборе, где немые, невидимые монахи усердно читали свои молитвы, поклоняясь незримым богам тьмы и покоя, и где слова звучали бы кощунством.
Тишину нарушил Каниш. Но даже он говорил приглушенным, если не благоговейным, то по крайней мере уважительным по отношению к этому сумрачному, чужому месту голосом.
– Смотрите…
Мы подняли глаза. Бледное, дряблое существо, внешне напоминающее кляксу, размером с половину нашего корабля, выпорхнуло из темноты и легко, невесомо проплыло мимо нас, чуть взмахивая плавниками.
– Какое гадкое…
Оно взглянуло на нас своими крошечными подслеповатыми глазками. Вряд ли зрение имело значение здесь, в царстве сумрака, где в игру вступали десятки других куда более важных чувств, которые помогали передвигаться и выживать.
– Что это такое?
– Небесный слизень, – ответила Дженин. – Они нам еще встретятся.
В этот момент существо вяло раскрыло пасть, обнажая ряды усов наподобие китовых. Это был его фильтратор. Пока слизень плыл, в усе застревали мелкие животные, насекомые и небесные мальки – все, что не нужно пережевывать. Слизень глотал их целиком. Пасть его была достаточно внушительной, чтобы вместить и любого из нас, так что я был рад, что он прошел мимо. Совсем не хотелось быть проглоченным каким-то ситечком-переростком.
Существа, которые приспособились к жизни в темноте, наверное, принадлежат к числу самых уродливых во вселенной. Оно и ясно: неважно, как ты выглядишь, когда тебя никто не видит. Но непонятно, почему уродство в природе взяло верх над красотой, даже в темноте. Пусть никто и не видит здешних обитателей, но разве обязательно выглядеть так омерзительно? Ведь в природе внешний вид никак не зависит от средств, и уж тем более от стараний.
Впрочем, может, все наоборот, и это мы, живущие на свету, уродцы. Нам кажется, что мы красивы, но мы ошибаемся. Просто это привычно для нас, а на самом деле, может, чудища – это как раз мы. Говорят же, что красота в глазах смотрящего. А если зрение у вас – не самое надежное из чувств, тогда восприятие красоты должно заключаться в чем-то другом, не в визуальных, а в каких-то других образах: в запахах, в звуках, в прикосновениях.
В общем, не знаю, какие за этим стоят законы природы, однако пока мы проплывали Острова Ночи, мы навидались самых невообразимых страшилищ. Среди них были существа, похожие на живых горгулий, и существа, над которыми (не иначе) ставились лабораторные эксперименты. Попадались такие, которых как будто скроили шиворот-навыворот, с внутренними органами там, где явно должны быть внешние. Все самые жуткие кошмары во плоти.
– Красиво, правда? – спросила Дженин, когда мимо проплыл очередной такой мутант. Он резко выкрутил шею, среагировав на звук ее голоса, и повернул к нам безглазую морду, покрытую чешуей. Открыв пасть, он издал пронзительный испуганный вопль и устремился прочь. Хорошо, что мы показались ему такими же страшными и мерзкими, как и он – нам.
Теперь он от нас отстанет.
Я на ощупь нашел руку Дженин и крепко сжал ее в своей.
27. Ночные создания
