Идолы

Воробей смотрит на свой палец. И только в этот момент я осознаю, что она вовсе не считает.

Она показывает.

Показывает в небо.

– Кто это? Кто? – Я уже не плачу. Больше не плачу. Я кричу.

Я чувствую нечто такое, чего уже давно, очень давно не ощущала.

Нечто столь обжигающее и живое – и безошибочно узнаваемое, как горячий воск, капающий на босую ногу.

Сначала укол подозрения, а потом – палящая правда.

– Они здесь…

Они. Не симпы. Не Главный Посол Планеты. Нечто куда более опасное, чем все они, вместе взятые.

Вся гора ощущает, когда они приближаются. Это хуже, чем любой пожар, чем любое землетрясение. Хуже, чем корни Икон.

Хуже, чем в Идиллии.

Потому что на этот раз движется не земля.

Движется небо.

Серебристые корабли выскальзывают из-за облаков, так ярко отражая солнце, что их трудно отличить от настоящего светила.

Один за другим они устремляются к земле, двигаясь слишком быстро для машин, созданных на Земле, и со слишком большой уверенностью.

Военное формирование.

Пять кораблей.

Эскадрилья.

Образующая пятиугольник.

Бежать поздно. И прятаться поздно. Когда небеса раскалываются, нам остается только наблюдать.

– Не плачь, Долория.

Я смотрю на ребенка, который не есть ребенок, которого здесь нет, который есть ничто.

– Почему я не чувствую твою руку?

Мои глаза полны слез. Я едва различаю ее лицо.

– Ты отражение, да? Или, может быть, сон? Ты виртуальная? В тебе есть хоть что-нибудь настоящее?

Воробей смотрит на меня серьезно и грустно:

– Сестра…

– Пожалуйста, – прошу я, – объясни мне.

– Долория… Ты была… Я не знаю, как это сказать. – Воробей закрывает глаза. – Красивой вещью. – Она улыбается. – Да, так.

Я едва дышу.

Я не могу поверить, что она сказала такое.

Такое, что я уже слышала прежде, но только во сне. И не от нее.

От Нулла.

Это говорил тот странный голос в моих снах, и даже птица так говорила.

Голос, который я слышала, когда рушилась Идиллия.

Имя, которое я слышала, когда захватили Фортиса там, в пустыне.

У меня все сжимается внутри.

Теперь слова застревают у меня в горле. Они просто не желают выходить, но я их все равно заставляю.

– Кто это, Воробей? Кто в тех кораблях?

Воробей улыбается мне, и это детская улыбка, полная безупречной невинности и безупречной любви.

– Я думаю, ты знаешь, сестра.

– Не знаю.

Я пытаюсь ничего не ощущать. Я пытаюсь не ощущать этого, кроме всего прочего.

– Долория…

– Скажи! Просто скажи это!

Она снова закрывает глаза, а ее губки складываются так, чтобы произнести слово.

– Я.

И как только она говорит это, ее тело начинает мерцать, как холодный цифровой монитор.

Замигало – и исчезло.