Четыре извилистые горизонтальные линии разного цвета тянутся слева направо, а затем назад через схематичное изображение Северной стены Эвереста между Северным плечом, которое теперь располагается к востоку от нас, и Большим ущельем в нескольких сотнях ярдов к западу.
— Леди Бромли-Монфор, — официальным тоном произносит Дикон, — поскольку до сих пор вы были нашим лидером в восхождении, то я предлагаю вам продолжить и подняться еще приблизительно на четыреста футов к нижней границе Желтого пояса над этой впадиной и начать осмотр с востока на запад вдоль гребня ниже оврагов Желтого пояса. Я не думаю… что вам нужно будет забираться в… сами овраги. Просто посмотрите в бинокль. Там есть выступающая «полка» недалеко от Большого ущелья… пожалуйста, не заходите дальше ее. Ориентиром будет служить первая ступень на гребне прямо над вами… просто поверните назад, когда зайдете за нее дальше на запад.
Реджи кивает, но не в силах удержаться от язвительного вопроса:
— Вы поручаете мне участок ниже Желтого пояса не потому, что он самый широкий и безопасный, с самым легким траверсом, нет?
— Наоборот. — Лицо Дикона абсолютно серьезно. — Я поручаю этот участок вам, потому что падать на том маршруте дальше всего. А еще, — теперь в его глазах мелькают озорные искорки, — потому, что туда нужно подниматься, а все остальные будут спускаться. Доктор Пасанг?
— Да? — откликается тот. Это первое слово, которое я от него услышал сегодня. Он дышит так легко, словно мы беседуем на берегу моря.
— Я прошу вас спуститься на пару сотен футов к тому незаметному скальному ребру. — Дикон делает паузу и показывает рукой. «Ребро» такое незаметное, что разглядеть его удается лишь через несколько минут, но мне кажется, что это именно тот «горизонтальный гребень», по которому Нортон и Сомервелл траверсом возвращались от Большого ущелья после того, как Нортон в прошлом году установил мировой рекорд, поднявшись на высоту 28 600 футов — известный рекорд, поскольку никто не знает, на какую высоту поднялись Мэллори и Ирвин перед смертью.
— Пожалуйста, продвигайтесь на запад, пока чувствуете прочную опору под ногами, потом спуститесь на несколько сотен футов и возвращайтесь на восток к Северному гребню, — продолжает Дикон и пристально смотрит на высокого шерпу. — Сегодня утром вы прекрасно обошлись без кислорода, Пасанг, но во время поисков не пренебрегайте «английским воздухом». Просто чтобы не рассеивалось внимание.
— Хорошо, — говорит доктор. Прикрыв глаза ладонью, он смотрит вниз на крутые, как черепичная крыша, плиты, которые составляют его зону поиска.
— Я возьму себе большой участок впадины между так называемым «незаметным ребром» доктора Пасанга и уровнем пятого лагеря.
— Это большой участок, Ричард, — говорит Реджи. — И очень крутой. И совершенно открытый.
Дикон пожимает плечами.
— Я буду чрезвычайно осторожен. Не забудьте надеть очки, друзья мои. Даже если вы на темных скалах, помните…
— О полковнике Нортоне, — вставляю я.
— Да, — кивает Дикон. — По одному кислородному баллону мы используем, а второй оставим про запас, на вечер, но в любом случае к двум часам дня мы все должны вернуться в пятый лагерь. Сомневаюсь, что кто-нибудь из нас смог нормально отдохнуть минувшей ночью, и я… не хочу… больше никаких проблем со здоровьем из-за высоты, если их можно избежать. — Он смотрит на меня. — У тебя усиливается кашель, Джейк.
Я раздраженно трясу головой.
— Он пройдет, когда я снова начну дышать кислородом. — Я знаю, что не пройдет — в горле такое ощущение, что там застряла куриная кость, — но я не хочу ни спорить, ни жаловаться.
Дикон с сомнением кивает — я его явно не убедил — и открывает рюкзак.
— У меня кое-что есть для каждого из вас, — говорит он и вытаскивает нечто похожее на три черных пистолета с коротким и широким дулом.
— Дуэльные пистолеты? — шутит Реджи. Смеюсь только я, и мой смех быстро переходит в кашель.
— Не знал, что сигнальные пистолеты Вери стали такими маленькими, — говорит Пасанг.
Дикон достает разноцветные патроны, каждый немногим больше обычного ружейного патрона. И сами пистолеты, и патроны гораздо меньше, чем все морские и армейские ракетницы, которые мне приходилось видеть. Я заметил их в списке необходимых вещей, который Дикон составлял в Лондоне. В то время я не представлял, зачем они, и Дикон почему-то произносил их название как «Верей» (вероятно, чисто английский акцент), хотя я точно знал, что эти сигнальные пистолеты называются «Вери», по фамилии того парня, который их изобрел.
— Во время войны моя ракетница «Уэбли-Скотт» была больше похожа на мушкет, — продолжает Дикон. — Большое латунное дуло с раструбом. Заряжалась патронами дюймового калибра — вроде того сигнального пистолета Вери с дюймовым дулом, который ты, наверное, видел, Джейк. Но какой-то немецкий конструктор изобрел эти ракетницы двенадцатого калибра для ночных патрулей. Мы добыли несколько штук. — Он достает из рюкзака большую английскую ракетницу, чтобы продемонстрировать разницу. Сам сигнальный пистолет и патроны к нему как минимум вдвое больше немецких, которые лежат на камне перед нами. Но у этих ракетниц из вороненого металла, даже миниатюрных, все равно уродливый, утилитарный немецкий вид.
— Значит, — в это чудесное утро на высоте 27 000 футов на Северной стене Эвереста во мне просыпается сарказм, — армия позволила забрать себе три маленьких немецких ракетницы и одну большую английскую? Какая щедрость!
— Признаюсь, что захватил с собой одну большую, — говорит Дикон. — Никто не попросил ее вернуть, и я им не напомнил. Подобные вещи часто случались при демобилизации. Маленькие, те, что предназначены для вас — Жан-Клод получил свою вчера вечером, — я заказал по почте в одной фирме в
