– Я уже мёртв, поэтому могу не отвечать. Ты ничем меня не запугаешь, Витя.
Иванов скрипнул зубами и медленно произнёс:
– Через сорок восемь часов у тебя начнёт отмирать мозг. Через семьдесят два ты потеряешь память и станешь обычным зомби. Через девяносто часов потеряется всё человеческое, но я не думаю, что зомби с расколотой черепушкой проживёт дольше суток. Ты умрёшь. Уже умер. Единственное, чего ты боишься, – уйти бессмысленно и глупо. Если не расскажешь – так и будет. Но если поделишься знанием, я продолжу твоё дело. Это будет победа. Твоя победа над смертью!
– Что ты хочешь знать?..
– Мне нужны все ресурсы. Секта «Ветер», группировка «Легион», бойцы проекта «Воин». Как ты их контролировал?
– Через псиоников… – Кривошеев закашлялся. – И с помощью сборок из артефактов… Возьми бумагу и ручку, я всё тебе расскажу.
Иногда мне снятся странные сны. Эпизоды из прошлого переплетаются в них с причудливыми фантастичными картинами. Вот и теперь, пребывая между беспамятством и реальностью, я видел яркие образы, картинки из далёкого и не очень далёкого прошлого. Чудился блокпост, на котором довелось служить командиром пулемётного расчёта, а позже – примерить на себя роль командира «отметки».
– Их двое, – говорил Саныч – мой «замок», которого несколько лет спустя я взял в свою группу военсталкером. Саныч погиб из-за взрыва, уйдя в увольнительную, но это позже, годы спустя. А пока он шел по коридору, докладывая мне. Я видел себя со стороны – сопливого юнца, которому доверили управление одним из ключевых блокпостов.
– Попытались пробраться на блокпост во время пересменки. Знали расписание…
– Да-да. Пересменка, – крутил я в голове скользкую, как мокрый камень, мысль, – на таких блокпостах раз в неделю в определенное время проходит пересменка, и личный состав меняется.
– Дождались, – продолжил Саныч, – перебрались через минные заграждения, вошли на территорию и столкнулись нос к носу с нашими бойцами. Мы загодя приехали на блокпост, никто знать не мог. Одного скрутили, второй ранил бойца и убежал.
– Кого ранило?
Саныч назвал фамилию контрактника, которому прострелили руку.
– Фигня, – констатировал он, – оклемается.
– А нашего пойманного как величать?
– Не колется… Откатали пальцы, пытаемся по базам «пробить». Минут через десять закончим. Он офицера требует, так что попробуй, может, что и выйдет. – И вдруг сменил тему разговора: – Слышал, что вчера на седьмой «отметке» случилось?
– Ты про химеру? – я поёжился. – Жуть вообще… Теперь ищи-свищи эту гадину.
– Говорят, они вне Зоны не живут.
Я хмыкнул:
– Ну да, свежо предание. Показывай мне этого сталкера.
Мы тяжело прошагали по коридору, вошли в один из кабинетов, где за столом сидел парень чуть за двадцать, худощавый, с юношеской щетиной на щеках.
– Ваши люди мне палец выбили… – замямлил парень и поднял правую руку, большой палец на которой неестественно оттопыривался. Звякнули наручники.
– Вправь сам, – сказал, как отрезал, я. – Тебя как звать, герой-пионер?
– А вы офицер?
Я молча указал на шеврон.
– Макс.
– А фамилия у тебя есть, Макс?
– Зверев.
– Скажи мне, Макс… ты понимаешь, в какую заваруху ты попал? Проник на территорию блокпоста. Ты ведь сталкер.
– Я – нет… Я пришел из Надеждинска.
– Один хрен, – я сел на край стола, азартно, с весёлой злобой глядя на него, – ты понимаешь, что гарантировал себе семь лет «строгача»? Понимаешь? И это если оружие твоё не окажется засвеченным в «мокрухе».
Этот сон – крик моей совести. Она вопит, требует покаяться в содеянном и не содеянном. Поэтому я увидел Максима Зверева, сидящего на блокпосту, потом – профессора Анатолия Шилова, погибшего на том же блокпосту годы спустя, и, наконец, Мишку Верещагина – старого друга, когда-то вывезшего меня, раненого, из Зоны на изрешеченном броневике. Все они вошли в мою жизнь и изменили её. Болотник, мудрый человек, сказал, что у меня просто нервы разболтаны вконец и надо отдохнуть. Это в Зоне-то?
Мне грезился дом проводника Поляка, чья дочь погибла во время атаки мутантов на Надеждинск. В полупустой комнате, где из убранства – лишь старый
