В панике майор закрыл дверь комнаты и похлопал себя по ножнам. Клинка там не было. Но как нож попал сюда?
И тут же появилась другая мысль, более яркая и страшная:
Всё то время, пока майор Мартюшов шел по коридору к основному залу, где приказал собрать всех для разговора, его трясло.
Сжимая окровавленными руками завернутый в платок нож, он шел к двери зала, и каждый шаг отдавался в мозгу набатом.
Шаг – сердце бьется в такт гулкому эху, пружинящему от стен и потолка.
Уходящий в бесконечность коридор, озаренный редкими лампами, будто бы отвечает на каждый шаг человека громкими овациями…
Он шел…
В голове вертелись тысячи вариантов развития событий. Ну, разве его – командира могут обвинить в убийстве? А почему нет?
Выброс вот-вот грянет, а именно в такое время – перед катаклизмами – чаще всего сходят с ума.
«А может, я и впрямь убил?»
Помешательство. Секундная слабость, и в спину доктора уже втыкается нож.
Так, а куда было воткнуто лезвие? Не между лопаток ведь?
Нет, не между…
В районе сердца. Кто-то всадил нож в сердце.
А кто мог? Да кто угодно. Все военсталкеры охранения прекрасно обучены таким приемам, а каждый второй ученый в этом лагере владеет скальпелем не хуже, чем самурай обращается с катаной.
Мог почти любой…
А мог ли я?
Время…
Неумолимо…
Неумолимо, как песок, шуршащий из одной части часов в другую. Мы пытаемся его задержать, но песок просачивается между пальцами и все же достигает цели.
Нам остается лишь неприятное ощущение…
Прах времени у нас на ладонях…
Майор замер, глядя на дверь с поблескивающей табличкой «Зал заседаний». Помедлил, глубоко вздохнул и шагнул внутрь.
От нестерпимо яркого света Мартюшов на секунду зажмурился…
Кровь…
Вот он – прах времени. Шутка старухи с косой. Метка смерти…
Не от этого ли так громко колотится сердце? Не поэтому ли шумит в голове?
Время…
Как будто кто-то в одно мгновение оборвал последнюю нить, дающую майору ощущать ход времени.
Мгновение за мгновением…
Нет, это уже не секунды…
Пять… Шесть… Семь секунд, и он вновь очнулся.
– Майор, – голос Калинина долетел, словно через толщу воды.
А потом из слепящей белизны вырвались краски…
Зрение вернулось…
– …слышите меня?
– У него кровь? – другой голос, скрипучий и неуверенный.
– Что у него в руках? – говорил третий.
Мартюшов едва заметно подался назад, потом широко открыл глаза и поглядел на собравшихся.
Никакого слепящего света. Зал представлял собой огромное помещение, уставленное диванами и креслами. На устланном ковролином полу стояли журнальные столики с кипами документов, а в углу, где пол резко уходил вверх, превращаясь в невысокий помост, располагалась кафедра с ноутбуком и проектором.
Единственным источником света была странная лампа – внутри пластмассовой трубки, идущей вдоль всего потолка, медленно курсировали белые и синие огоньки, будто заточенные в недра осветительного прибора светлячки.
– Майор! – голос руководителя лагеря, профессора Дугина, вывел Мартюшова из ступора.
Оторвавшись от созерцания странного осветительного прибора, он опустил глаза и в очередной раз поглядел на нож.
– У вас кровь? – Шаров тоже подскочил к Мартюшову. – Нужно позвать доктора…
