черно-белый мохнатый ковер, зеркально-розовое трюмо, глянец телевизора — все это едва не опрокинулось на него, но он подставил плечо, упер его в стену и не поддался.
Дальше было легче.
Чемоданов затянулся в халат с квадратами, ногами нашел шлепки и — плям-плям-плям — прошлепал в санузел. Да, подумалось ему, сегодня же!
Включив душ, он долго регулировал напор и температуру воды, потом долго стоял, ощущая покалывание струек — на макушке, на лице, на шее.
Потихоньку становилось легче, легче, легче.
Вытираясь перед зеркалом, Чемоданов обнаружил у себя решительный вид: упрямо поджатые губы, сведенные через складку брови, растертые до красноты щеки.
И глаза.
Светлое «Все!» было в них. И черно-зрачковое «Кончено!».
Перед супругой, колдовавшей на кухне, он предстал все тем же главным бухгалтером небольшого заводика ООО «Пневмопластпром», каким и был еще вчера, и в то же время совершенно другим человеком.
— Катюш, — сказал он как можно мягче.
Уловив неладное, супруга повернулась от соковыжималки, и в руке ее судорожно брызнула янтарными каплями половинка апельсина.
— Что? Наезд? Налоговая?
— Нет.
— Что тогда?
Чемоданов сел за стол, под обеспокоенным взглядом жены переставил тарелку, покрутил вилку в пальцах, затем потянулся к гренкам.
Взял одну.
— В общем… — сказал он, изобразив лицом то ли сожаление, то ли неудобство. — Решено.
Супруга осторожно опустилась на стул.
— Коля…
— Я решил теперь жить честно, — поднял на нее глаза Чемоданов.
— Это как?
— Вот так,
Супруга моргнула.
Чемоданов отломил от гренки кусочек. Грустно прожевал.
— Понимаешь, Катюш, тут как… Я проснулся сегодня — до того обрыдло все, в телевизоре, на работе, на работе, в телевизоре, кругом врут, врут, врут. Я сам все время вру — в отчетах, в зарплате, в прибыли. Не могу больше!
Он провел гренкой под подбородком.
— Ты заболел, да? — с облегчением спросила супруга.
— Нет, — печально ответил Чемоданов. — Я, наверное, уволюсь.
— А я, Коля? А мы?
— А зачем я тебе такой? — повесил голову Чемоданов.
— Нет, ты погоди, погоди. — Катя отложила половинку апельсина в сторону. — Ты просто устал. Тебя Сурен Тимурович заездил, да?
Чемоданов вздохнул.
Супруга подала ему стакан свежевыжатого сока, и он его выпил как лекарство, морщась.
— Может, тебе не ходить сегодня на завод? Я позвоню, что у тебя эти… колики твои…
— Будем честными, — возразил Чемоданов, поднимаясь.
— Не поел ничего.
— Ну и ладно. — Чемоданов притянул супругу к себе и шепнул ей, настороженно затихшей, на ушко: — Но я честно тебя люблю.
— «Люблю» на хлеб не намажешь…
Катя хотела добавить еще про семью, про дачу, но испытала вдруг приступ дурноты, и оказалось, хорошо, что муж обнял, хорошо, что придержал.
Кухня мотнулась перед ней, но через мгновение посветлела и стала прежней.
— Честно, — сказала Катя, глядя на раздобревшую за годы семейной жизни спину мужа.
В носу защекотало.
Визит Чемоданова застал Сурена Тимуровича врасплох.
