отогнать волков, так?
– Не-а. Фурии никого не слушаются. Держитесь.
Вверху послышались шорохи, шелест – девица перебиралась с одной ветки на другую. Волки зарычали.
– Ах, чтоб тебя! Факел погас. У тебя есть еще один? – попросил Ривен.
– Ага, сейчас сбегаю и принесу, – съязвил Джинкс. Ни одного просвета, даже в палец шириной, в кольце волков не наблюдалось. – Давай его сюда. Подожгу заново.
– Поджигать уже нечего. Он прогорел до пальцев, и я… Ой!
Что-то тяжелое рухнуло на них сверху. Джинкс упал на колени, выронил факел, и тот погас. В воздухе замелькали тела волков, большие хлопающие крылья, он наполнился воем, стонами, воплями, визгом, свежими запахами крови и ужаса. Джинкс съежился на земле, опустив голову и зажмурившись.
– По-моему, все закончилось, – прозвучал совсем рядом с ним девичий голос.
Джинкс открыл глаза. Не сказать, чтобы они увидели многое, однако очертания Ривена и девочки в свете луны различили. И никаких волков.
– Удрали, – сказала девочка. – Я так и
Джинкс пошарил по земле в поисках факела, нашел, поджег его снова.
И изумленно уставился на девочку. Шапочка и накидка ее ярко краснели в факельном свете, – девочка была той самой, которую он видел в Дальновидном Окне. Однако вблизи она оказалась совсем не такой, какую рисовало ему воображение. Волосы ее отнюдь не золотились – цвет их можно было назвать скорее русым. Не исключено, впрочем, что они были просто грязными. По части локонов ей похвастаться было и вовсе нечем, да и глаза у девочки оказались не голубые, а карие.
– Фурий мне мама дала. Велела выпустить их только при крайней необходимости. Ну ладно, больше мы их не увидим. Я – Эльфвина[16].
Ривен взял ладонь девочки и склонился над ней.
– Я Ривен, твой верный слуга, о прекрасная дева.
Эльфвина лучезарно улыбнулась ему.
– Он грабитель, – сказал Джинкс.
– А это мой отважный спутник, Джинкс, – добавил Ривен.
– Один из тех, кого он ограбил, – сообщил Джинкс. – Нам лучше разжечь костер, пока не вернулись волки.
Они набрали хвороста и сложили посреди тропы большой костер. Джинкс снял башмаки и носки, сошел с тропы и зарылся пальцами в перегной.
– Что это ты делаешь? – удивилась Эльфвина.
С минуту Джинкс молчал, сосредоточенно вслушиваясь. До сих пор он не пытался сказать деревьям что-либо конкретное, да и не знал в точности, как это делается.
– Ты бы хоть носки обратно надел, – сказала Эльфвина. – А то ведь простудишься и умрешь.
– Я пытаюсь сказать деревьям, что наш костер не причинит им зла, что, уходя, мы его затушим, – ответил Джинкс. – А твоя болтовня мне мешает.
Эльфвина смолчала, а Джинкс закрыл глаза, изо всех сил стараясь думать, как дерево, видеть мир, как дерево, и говорить, как дерево. Он слышал, как ближайшие к нему корни шепчутся друг с другом. И вдруг глаза его изумленно распахнулись.
Тот страх, тот ужас, донимавший деревья – чем бы ни было то, чего боялся Урвальд, – оно больше не приближалось с запада. Оно пришло.
Он не знал, слышат ли его деревья, но ни о чем другом они не разговаривали. Страх, ужас, смерть. Жуткая тварь – она уже здесь.
– Ты можешь подойти к нам и поесть, хоть ты и грубиян, – окликнула его Эльфвина.
Есть Джинксу хотелось, и сильно. Он подошел к костру. Остановился, оглянулся на деревья. Без толку, ничего в темноте не видно.
– Ну что, есть будешь? – спросил Ривен, протянув Джинксу ковригу хлеба.
– Буду, – сказал Джинкс. Он отломил от ковриги горбушку и принялся жевать, все еще озираясь по сторонам.
– Не хочешь ли тушеных яблок?
Эльфвина уже успела приготовить их в котелке, который достала из своего заплечного мешка. И теперь положила ложку варева на хлеб Джинкса.
– Спасибо, – сказал он, не желая, чтобы Эльфвина снова укорила его за грубость. Он-то как раз был вежлив. Зато она сама даже отдаленно не напоминала кроткую, хорошо воспитанную девочку, которую он себе навоображал.
– Деревья чего-то боятся, – сказал Джинкс. – Где-то рядом бродит чудовище, правда, непонятно какое.
– Откуда ты знаешь? – спросила Эльфвина.
Он рассказал ей, как деревья разговаривают корнями.
