тишинеЛюбовники покоились счастливо.Но тут донесся вдруг нетерпеливо,Веселый щебет ласточек смутив,Сторожевой трубы пронзительный призыв.Очнулся Ликий: звук не повторился,Но мыслей рой тревожный оживился.Впервые он пурпуровый чертог,Где обитал пленительный порок,Душой обеспокоенной покинул,Стремясь в тот шумный мир, что сам отринул.У Ламии приметливой тотчасНевольно слезы полились из глаз.Она державой радостей владела,Но Ликия блаженство оскудело:Уйдя в раздумье, отдалился он…Над страстью чудился ей погребальный звон.«О чем ты плачешь, дивное творенье?»«О чем твое, скажи мне, размышленье?Оставил ты меня – и тяжелоЛегла забота на твое чело.В твоей груди мне места нет отныне».Воскликнул он: «В твоих зрачках, богиня,Себя я созерцаю как в раю;Мечтаю страстно, чтоб любовь своюВоспламенить рубиновым гореньем.Каким твое мне сердце ухищреньемВ ловушку заманить и взять в полон — Таить, как аромат таит бутон?До дна испить блаженство поцелуя?Узнать ты хочешь, что в душе храню я?От любопытных восхищенных глазНикто не в силах редкий скрыть алмаз,Пред замершей толпой не возгордиться!Хочу я изумленьем насладитьсяВзволнованных коринфян. Пусть скорей,Встречаемы приветствием друзейИ недругов досадою открытой,На улице, гирляндами увитой,Мы в колесницу брачную взойдемПеред Гимена шумным торжеством».Но Ламия упала на колени:Не сдерживая жалобных молений,Ломала руки, горем сражена.Переменить намеренье онаВозлюбленного пылко заклинала.Задет он был и удивлен немало,Но кроткую строптивицу склонитьК согласию желал – и, может быть,Невольно властью упивался новойТерзать и речью бичевать суровой.Разгневанный ее упорством, онСтал так прекрасен, точно АполлонВ тот миг, когда, Пифона поражая,Вонзилась в пасть змеи стрела златая.Змеи? О нет! Змея ли перед ним? Безропотно со жребием своимОна смирилась, юноше покорна,Во власть любви отдавшись непритворно.Он прошептал в полночной тишине:«Открой же имя сладостное мне!Не спрашивал о нем я, почитаяТебя богиней. Гостья неземная,Как среди смертных ты наречена?Заздравный кубок алого винаПоднимут ли друзья твои высоко,Родные соберутся ль издалека?»«Нет у меня на свете никого,Кто б мог придти на это торжество.Безвестна я в Коринфе многолюдном.Отец и мать навеки беспробуднымПочили сном. Их пыльный склеп забыт,Над урнами лампада не горит:Одна осталась я в роду злосчастном.Из-за тебя в порыве сладострастномПрезрела я завещанный обряд.Зови гостей, но если нежный взглядИмеет власть, как прежде, над тобою —Пусть Аполлоний с праздничной толпоюНе переступит свадебный порог».Смутился Ликий, но никак не могДобиться объясненья слов столь странных, —И вдруг умолк в объятьях сна нежданных.Обычай был: пред брачным торжествомНевеста покидала отчий домВ час предзакатный, под фатою скрыта.Вслед колеснице радостная свитаБросала с песнопеньями цветы…Но, Ламия, как одинока ты!Без Ликия (отправился он вскореНа пир сзывать родню), в безмерном горе,Отчаявшись безумца убедитьЛюбовь от глаз завистливых таить,Она решилась с ревностною страстьюПридать великолепие несчастью.Откуда к ней явилось столько слугИ кто они – не знал никто вокруг.Под шум незримых крыл зажегся яркимСияньем зал. Неслась к высоким аркамТомительная музыка – она,Казалось, держит в воздухе одна,Стеная от мучительной тревоги,Воздвигнутые волшебством чертоги.Панель из кедра отражала стройВысоких пальм: они над головойВершинами сплелись, и в пышных кронахЗажглись светильники среди ветвей зеленых.Роскошный пир под лиственным шатромБлагоуханья источал. Весь домОна прошла – тиха, бледна, бесстрастна,В наряде дивном царственно-прекрасна.Невидимым прислужникам своимВелит изображением резнымВетвей из мрамора и яшмы темнойУкрасить каждый уголок укромный.Довольная убранством, в свой покойОна взошла, наедине с тоскойУкрылась в тишине уединенья —И там со страхом стала ждать вторженьяГостей зловещих, буйным кутежомГотовых возмутить затворнический дом.Вот час настал для толков суесловных.Злосчастный Ликий! Тайну нег любовных,Счастливого безмолвия удел —Зачем, глупец тщеславный, ты презрел?Явилось стадо: шумною гурьбоюТеснясь у входа, с завистью тупоюГлазели гости на роскошный дом,Вознесшийся мгновенным волшебством.На улице, с младенчества известнойВсем обитателям застройкой тесной,Возник дворец диковинно-чудесный.Недоуменно внутрь они спешат;Но средь вошедших некто острый взглядВ убранство дивное вперил сурово,Ступил на мрамор, не сказав ни слова,Угрюм и строг – то Аполлоний был.Холодную усмешку он таил,Как будто мгла запутанного делаПред мыслью зоркой таяла, яснела.У входа Ликий встретился ему…«Являться не пристало никомуНа пир счастливый гостем нежеланным,И все-таки присутствием незванымСмущу веселье юношей и дев —И ты простишь мне!» Ликий, покраснев,Склонил чело: философа брюзгливостьРассеяла горячая учтивость.Вступают вместе в пиршественный зал.Благоуханий полон, он сиялТоржественно зажженными огнями.В панелях ярко отражалось пламяСветильников; затейливо вилисьКурений струйки, устремляясь ввысьС треножников священных, что, подъятыНад мягкими коврами, ароматыРаспространяли: ровно пятьдесятКурильниц с миррой выстроилось в ряд.Вдоль стен зеркальных к потолку взлетая,Дымки сплетались и двоились, тая.Овальные столы вознесеныНа львиных лапах и окруженыУдобным ложем; радостно мерцалоВино, внесенное из тьмы подвала;Блестели чаши, грузно-тяжелы.От яств ломились пышные
