Воспользоваться печатью феникса теперь можно было один-единственный раз в жизни. Любовным даром обладали прямые бездетные потомки Эйркара, не достигшие тридцати лет. Потом метка феникса постепенно бледнела и бесследно исчезала. Таким образом, дар, при жизни доступный только императору, после его смерти стал привилегией многих. Причем нехитрый в принципе ритуал автоматически становился брачным, так как после волшебного поцелуя дети рождались исключительно от данного союза. Нет, конечно, никто не запрещал «дарующему печать» иметь связи на стороне. Да что там связи. Разрешалось даже вступать в законный брак с любой другой эльфийкой, желая, например, упрочить свое политическое или финансовое положение. Вот только девушек, готовых составить такую сомнительную партию, было, естественно, днем с огнем не сыскать. Поэтому счастливые обладатели любовного дара не спешили пускать его в ход, предпочитая настоящую любовь трезвому расчету.
Теоретически можно было сказать дарующему поцелуй «нет», только правом на отказ владел лишь тот арлинг, который стоял выше дарующего на ступеньках социальной лестницы. Во всех остальных случаях слово «нет» автоматически означало потерю чести и каралось смертью не только преступившего закон, но и всех его родственников вплоть до седьмого колена.
Поэтому когда Миланика потянулась губами к ошарашенному таким неожиданным поворотом событий Ганирусу, тот не сделал ни единого движения, чтобы уклониться от поцелуя. По мере того как их лица постепенно сближались, девушка ощутила, как доселе дремавшая в глубине ее сознания сила будто магнитом притягивает стоящего на коленях воина. Коснувшись наконец его теплой, слегка пахнущей морем и травами кожи, Миланика застонала от мощи извергающейся из ее полуоткрытого рта энергии. Никогда еще простой поцелуй не приносил ей такого неземного удовольствия. Эмоции, охватившие девушку в этот миг, были настолько сильны, что, почувствовав, как чешуйчатые руки жадно потянули в стороны полы ее шелкового кимоно, Миланика лишь слегка повела плечами, помогая Ганирусу избавить ее от одежды.
Потом они тихо лежали, прижимаясь друг к другу разгоряченными после любовной утехи телами, не обращая никакого внимания на то, что багровеющий солнечный диск давно уже скрылся за кронами высоких деревьев.
– Не думал, что это может быть так… – Ганирус помолчал, стараясь подобрать точное слово, – сладко. Любимая, – он бережно коснулся обнаженного плеча девушки, – спасибо тебе за то, что вернула мне смысл жизни. Впервые за многие, многие годы я счастлив, – эльф улыбнулся, – снова счастлив.
Ну какая женщина могла устоять после таких слов? Миланика нежно потянулась губами к покоящейся у нее на груди мускулистой руке, когда донесшийся из замка вопль Тиберия заставил ее буквально подскочить на месте.
– Началось! – Звонкий голосок мальчонки, денно и нощно караулившего драконий выводок, был полон ликования. Подхватив с земли свое усыпанное сухими травинками кимоно, девушка опрометью бросилась к распахнутым воротам замка, одеваясь буквально на бегу и безжалостно обжигая босые ноги о придорожную крапиву.
Миновав почтительно склонившихся перед дочерью принца стражников, она остановилась и пару раз глубоко вздохнула, прежде чем войти в небольшое квадратное помещение, которое Ивар шутливо именовал драконьим курятником. Принц был уже на месте. Возле него, притопывая от нетерпения, крутился Тиберий. Чуть позади стояли облаченные в нарядные детские кимоно гномы. Увидев двух суровых бородатых коротышек, забавно путающихся в светло- зеленых широких одеяниях, Миланика собрала всю свою волю в кулак, чтобы не рассмеяться.
– Чего лыбишься? – Орли сердито запахнул забавно расходящееся на бочкообразной волосатой груди кимоно.
– Ты о чем? – с трудом сохраняя невинное выражение лица, ответила эльфийка.
– Вот только не делай вид, будто ничего не понимаешь! – Возмущению гнома не было предела. – Говорил же я Ошгану, что не стоит на ночь стирать наши вещи! Грязь не стыд, глаза не выест. Не послушался! Вот и маемся теперь в этом проклятом тряпье! Предполагалось, что до завтра мы из дома ни ногой, а тут на тебе.
Орли кивнул на сооруженное для пернатой наседки гнездо, возле которого, взволнованно разевая клюв, покачивался Гуамоко. Прищурившись, Миланика разглядела на гладкой поверхности яиц несколько длинных извилистых трещин. Временами из-под скорлупы доносился глухой требовательный писк рвущихся на свободу малышей.
– Хорош ворчать. – В отличие от соплеменника, Ошган даже не повернул головы. Все его внимание было приковано к двум ритмично раскачивающимся шарам. Получив недвусмысленный приказ, Беспощадный обиженно засопел, однако возразить уже не осмелился. Тем временем Ивар нацепил на филина сшитый для него по специальному заказу плотный кожаный наглазник. Ослепнув, Гуамоко сразу же успокоился и безропотно дал перенести себя на насест.
– Тиберий, на выход. Идем, Орли. – Принц вежливо, но твердо подтолкнул гнома к выходу. – Все, что могли, мы с тобой уже сделали.
Оставшись наедине с Ошганом, Миланика не спеша опустилась на колени, сплела свои тонкие изящные пальцы в замок и приготовилась к встрече с одним из самых удивительных созданий этого мира.
– Первый, кто вылупится, – мой, – почти не разжимая губ, прошипел ибериец. Однако тут же, похоже, устыдившись приступа алчности, уточнил: – Хотя нет, пусть сами выбирают.
В этот момент скорлупа одного из яиц наконец не выдержала, явив охнувшей от неожиданности девушке уменьшенную в несколько десятков раз копию Крайсы. Растерянно покрутив блестящей от слизи головой, рептилия открыла пасть, издав при этом громкий призывный полускрип, полусвист. Ошган искоса посмотрел на эльфийку, но тем не менее сдержался и не произнес ни слова. Пока дракончик озирался, другое яйцо тоже раскололось. Второй малыш
