Им оказался священник местной церкви, человек богобоязненный, кроткий и смиренный. Даже чересчур.
Видимо, ничего, кроме усердных молитв, не мог противопоставить «святому Албертусу», а тот помаленьку-потихоньку обрабатывал «общественное мнение», ловил души и множил верноподданных из местного населения.
— Господин! — окликнул Олега робкий женский голос. — Господин!
Сухов оглянулся. Его догоняла пожилая женщина в длинном тёмном платье, в кружевном чепце, опиравшаяся на сучковатую палку.
— Меня зовут Констанс Линге, — сказала она, задыхаясь, — я счастливая мать Янса и Клааса. Спасибо вам огромное, что уберегли моих мальчиков, не отдали ироду этому!
Констанс всхлипнула.
— Терпеть не могу изуверов, госпожа Линге, — мягко проговорил Олег, — и мне самому приятно вынимать людей из петли, особенно если они того не заслужили.
— Только бойтесь ван Хоорна! — озаботилась госпожа Линге. — Это страшный человек! Никто не знает, кто он и откуда, да только у него повсюду свои люди, и лазутчиков полно — и здесь, и южнее, в Джеймстауне, и в Плимуте, и на французской стороне, в Квебеке и Порт-Ройале[18]. Берегитесь его! Этот человек способен совратить и белого, и краснокожего, он способен на всё!
— А мы всегда начеку, госпожа Линге! — ухмыльнулся Быков. — Иначе нельзя!
Расставшись с осчастливленной матерью, друзья зашагали дальше, добравшись до окраины, где был выставлен частокол из заострённых брёвен, врытых в землю.
— Теперь можешь пройтись поперёк Бродвея! — хихикнул Шурик. — Это Уолл-стрит
— Очень похоже! — фыркнул Яр. — Ну что, нагулялись? А, командор?
Сухов кивнул.
— Добычу мы сдали, — проговорил он лениво, — векселя на руках, можно и обратно, в тёплые моря. Хотя нет, сначала заглянем в Джеймстаун, всё равно по дороге. Мы не весь товар сбыли, у местных торгашей налички не хватило.
— Заглянем! — беспечно сказал Быков. — Заодно мяском свежим запасёмся.
— Тогда — все на борт.
Однако просто так взять и вернуться не получилось.
Когда Олег повернул к пристани, из переулков вышли пятеро в самом расцвете сил, одетые без изысков — в чёрные штаны и куртки. Шляпы их тоже были того же мрачного цвета, и даже рубахи.
На первый взгляд, эти верзилы только что оторвались от трудов праведных, вот только их мускулистые руки сжимали не топоры лесорубов и не кузнечные молоты, а тесаки и шпаги.
Сухов замедлил шаг и сказал негромко:
— Сначала пистолеты. Вить, твой с краю…
— …Потом — мой, — перебил его кровожадный Пончик. — Угу…
— …А я займусь парочкой слева, — договорил Олег.
— Сзади ещё четверо, — беззаботно произнёс Быков.
— Кстати, да. Но у них тоже нет огнестрелов, одни острые и колющие предметы.
— Нет, ну почему… — заспорил Шурик. — У них ещё тупые предметы есть. Головы.
— Цыц, — сказал Сухов. — Танцуем. Первый выстрел — мой. Джентльмены желают нас проводить? — возвысил он голос.
Его английский кое-кому из встречавших оказался ясен, но юмор был не понят.
Пятёрка здоровяков в чёрном, одинаковых, как бобы в стручке, очень похоже насупилась и двинулась навстречу.
Ещё четверо таких же, физически крепких и не отягощённых интеллектом, в чёрных одеждах, подошли к корсарам с тыла, тоже перегораживая Хеерестраат.
— Стоять! — резко сказал Олег, но его приказ не возымел действия. — Ну не хотите по-хорошему, будем по-плохому.
С этими словами он выхватил «флинтлок» и выстрелил.
Тяжёлая пуля пробила грудь второму с края, снося его и бросая в пыль.
Пистолеты друзей ударили залпом. Своего Акимов убил наповал, а вот Шурка лишь ранил «следующего в очереди».
Быков и вовсе промазал, но нисколько не смутился промахом — ухмыльнулся, подмигнул бледнеющему супротивнику и выхватил палаш.
Сухов наблюдал за происходящим краем глаза, уделывая второго из парочки. Тот сражался нехило, так и кроил воздух чем-то вроде здоровенного фальшиона, весившего не меньше мясницкого топора.
Олег, отбивая его наскоки, смещался влево, чтобы не подставить спину напавшим с тыла. Один из них, видимо самый азартный, скакнул к Сухову, и тот совершил молниеносный выпад, накалывая торопыгу, как на вертел.
