— А как насчет того, чтобы я тебя сейчас Ломаным Грошом назвал?
Профессорская наружность претерпевает разительную перемену. Руки трясутся, и Стюха дрожащим голосом начинает меня умолять:
— Только не здесь. Пожалуйста, только не здесь.
— Ну-ну, ты это брось, — говорю я ему, стараясь не выводить его из равновесия. Стюха как минимум вдвое крупнее меня, и я совсем не хочу, чтобы он со страху на меня здесь обрушился. — Лучше посмотри на меня. Внимательно.
Стюха с трудом сглатывает слюну и бросает на меня взгляд, но его глаза от этого осмысленней не становятся.
— Да это же я, — говорю я. — Тот самый парень, который хвост тебе спас. — Еще какое-то время Стюха ни во что не врубается, точно я говорю по- марсиански, но затем свет вдруг вспыхивает у него на веранде.
— Ну да, да, — подталкиваю я бывшего коня. — Вот именно. Ты уже вспомнил. Ипподром, конюшня — те головорезы, которые тебе распад-порошок на хвост насыпали…
И внезапно Стюха начинает откровенно рыдать, зарывая лицо в ладони. К счастью, другие зрители так захвачены поединком двух игроков в пелоту со столькими согласными в их фамилиях, что без целой охапки базилика не выговоришь. Тем не менее, если он в таком духе продолжит, они непременно заметят. Толпе очень тяжело не обращать внимания на 350-фунтового ребенка в самой своей гуще.
— Это было ужасно, — хнычет Стюха. — Просто ужасно…
— Знаю. Я ведь тоже там был. Но послушай, теперь с этим покончено…
— Ах, те головорезы…
— Ты теперь в полной безопасности, — заверяю я его. — Их всех уже нет.
— Нет?
— Померли.
— Все?
— Кроме одного, — говорю я. — Идем, я тебя хот-догом угощу.
Стюха разводит руками, затем вытирает лицо и выжимает слезы из козлиной бородки.
— Вообще-то я типа начос люблю.
О господи, еще один!
— Отлично. Пусть будет начос.
Мы находим на втором этаже точку калорийного питания и садимся за столик, откуда Стюха смог бы наблюдать за играми, на которые он сделал ставки. Он тут же сообщает мне, что его хвост превосходно зажил — доктора в больнице имени Джексона славно о нем позаботились.
— А знаешь, — говорю я Стюхе, пока мы оба наблюдаем за тем, как один из игроков в пелоту аж на стенку карабкается, только бы достичь нужной точки для удара по мячу, — ведь тебе исчезнуть полагалось.
Стюха пристыженно смотрит себе в тарелку, не решаясь встретить мой пристальный взгляд.
— Я знаю.
— И это для твоего же блага.
— Я знаю, — повторяет он.
— И для моего. Ведь я сказал им, что ты мертв, что я с тобой покончил. А если ты показываешься на люди, это типа бросает тень на мое заявление, тебе не кажется?
Стюха кивает и тянет себя за отвороты пиджака.
— Но ведь я эту новую стильную личину себе достал. Уверяю вас, никто меня в ней не узнает.
— Угу, — отвечаю я. — Кроме меня, верно?
Стюха быстро находит изъян в своей логике.
— Да. Верно. А как вы меня нашли?
— Народ не меняется, — говорю я ему. — Я раз на тебя взглянул и мигом понял, что ты типа парень, которому позарез надо играть. Черт возьми, да ведь ты как раз из-за этого в Южной Флориде застрял — и даже сам того не понимаешь. Это просто еще одна азартная игра — с твоей жизнью, верно?
Стюха опять смотрит в тарелку, наотрез отказываясь встретить реальность лицом к лицу.
— Ну-у, не знаю…
— Куда бы ты ни отправился, ты все равно останешься игроком, — продолжаю я. — Ты всегда будешь в игре — с той стороны или с этой. На скачках ты или азартный игрок, или конь. Зная об этом, тебя проще пареной репы найти.
Стюха кивает.
— Я какое-то время на собачьих бегах болтался, но там не так интересно. А кроме того, в костюм борзой мне нипочем не влезть.
— Это точно. — Я не собираюсь ему рассказывать, что прежде чем сюда прийти, я уже побывал на собачьих бегах, в индейских казино и даже на
