Я смотрю на Джека, и тот одобрительно мне кивает.
— А я вот что, Папаша, думаю. Если вы на предсезонные матчи ставки делаете, то вы как пить дать малость своего прежнего товара прожевали.
Может, все дело в моем голосе или в том, как я все это ему изложил, но Папаша Дуган вдруг хватает меня в медвежьи объятия — и теперь я понимаю, откуда его сын черпает такую силищу. В третий раз за один день я лишаюсь всякой возможности дышать.
— Винсент Рубио, — говорил Папаша, прижимая мою голову к своей рубашке из ткани «шамбре», — ты все-таки дорос до своего запаха. Эта прожеванная сигара… я знал, что в один прекрасный день от нее будет по-настоящему славный аромат.
— Спасибо, Папаша, — удается сказать мне. — Вы тоже отлично пахнете.
— Ну, может, оттенок немного мускусный, но в целом у меня полный порядок. — Папаша Дуган придерживает меня на расстоянии вытянутой руки, и я почти беспокоюсь, что он сделает заход для еще одного объятия. Но он просто еще несколько секунд на меня глазеет, а потом отпускает мои плечи и перепрыгивает в стандартную инвалидную коляску в углу.
— Я ее из палаты миссис Гринбаум упер, — говорит он, закладывая впечатляющий вираж по комнате. — Валяй, Джекки, давай сгоняем по коридору, пока она не проснулась.
— Черт, Папаша, с этим надо заканчивать…
— Ага! Ты боишься, что в этот раз я тебя обгоню.
Поворачиваясь ко мне, Джек беспомощно разводит руками.
— Я командую целой империей, — вздыхает он, — но с одним-единственным гадрозавром восьмидесяти лет от роду мне никак не управиться.
— Семидесяти девяти. Точно — не управиться. Ладно, если Джекки не хочет со мной гнаться, может, тогда Винсент. Так-так, сейчас прикинем… у Мюррея сегодня вечером рентген, а значит, мы сможем угнать его коляску, пока он будет лежать на столе…
— Хватит, Папаша. Нам уже пора идти.
Я смотрю на часы — там без малого одиннадцать.
— Не знал, что мы тут на обзорную экскурсию собрались.
— А что, тебе еще куда-то нужно? — спрашивает Джек. — Ты ведь сейчас в отпуске, да?
Сомневаюсь, что сейчас время рассказывать ему про братьев Талларико. Я даже не знаю, будет ли вообще когда-то такое время, но чертовски уверен, что прямо сейчас не оно.
— Да. Просто дело в том… что я здесь с подружкой.
— Больше ни слова. У меня в лимузине мобильник. Ты сможешь ее пригласить. Позволь мне ознакомить тебя с ночной жизнью Майами.
Особого выбора у меня нет. Папаша Дуган обвивает меня своими ручищами, когда мы выходим из его палаты в широкий коридор Вилла-Люцилы.
— А твои родители, Винсент — как они?
— Оба умерли. Уже давно. Сначала отец, а потом матушка — несколько месяцев спустя.
— Какая жалость. Ее сердце было разбито, верно?
— Что-то вроде того. — Вообще-то не самая любимая моя тема, а потому я подбрасываю новую. — По пути сюда я не заметил никаких КПП, никакой охраны, пробы на запах. Вообще ничего.
Папаша Дуган качает головой:
— Это смешанное заведение.
— Что, весь дом престарелых?
— Вся честная компания. Если откровенно, мой прежний сосед по палате был человеком. И славным человеком, как порой бывает у обезьян.
Большинство рептильных учреждений, связанных с медицинским попечением, обычно охраняется от случайного раскрытия их сущности путем соблюдения строгих мер безопасности. Всякий, кто хочет туда войти, должен быть обнюхан и осмотрен. О его приходе также специально объявляется. Если за ворота удается проникнуть человеку, все сразу же надевают полные личины, чтобы все было в ажуре, пока он не вытряхнется назад.
— Удивительно, — говорю я. — А что, если кто-то как следует не застегнется, перепутает пуговицы на перчатке или…
— Или допустит тыщу других ляпов, которые мы, жалкие старперы, так склонны допускать?
— Это вы сказали, не я.
Папаша останавливается в коридоре, и я торможу рядом. Он сует голову в открытую дверь, а потом затаскивает меня внутрь, оставляя Джека и Нелли в коридоре.
Сухонький, нервозный старикашка сидит в плюшевом кресле. Все выглядит так, словно это самое кресло вот-вот поглотит его тщедушное тельце и с костями его стрескает. Старикашка смотрит выпуск новостей по встроенному в стену телевизору.
— Говард? — окликает его Папаша, а потом зовет еще раз, погромче: — Говард?
Мелкий старикашка изгибает шею, глядя в нашу сторону и доставая из кармана очки в проволочной оправе.
— Это ты, Хэнк?
