перехваченное жестким ледяным воздухом, и закашлял. На глаза ему навернулись слезы. Ресницы мгновенно слиплись, он усиленно заморгал и мазнул по лицу забинтованной правой рукой, чтобы разлепить веки.
– Пойдемте, – сказала Рита. – А то заболеете. Вам долго на морозе нельзя.
Филя отвернулся от нее и снова посмотрел на то, что они сбили. На снегу перед ним лежала собака. Это был тот самый пес, который полночи бродил с ним по городу. И он был жив. Левый бок его вздымался от частого, прерывистого дыхания. Из пасти вырывались клубы пара.
– Может, не надо? – пыталась возражать Рита, когда пыхтящий от напряжения и странного счастья Филя с псом на руках велел ей открыть заднюю дверцу. – Это же Тёминого отца машина. Испачкаем всё сиденье. Он нам потом мозги выест.
– Не напрягайся, – сказал Филя, укладывая грязного содрогающегося пса на светлые сиденья. – Это как раз то, что ему нужно.
– Тёминому отцу?
– Да, и ему тоже.
Из-под раненого животного на светлую дорогую обивку тут же начала просачиваться кровь. Сбежав по кожаному покрытию, она закапала на коврик под сиденьем, и Филя захлопнул дверцу.
– Быстрее давай, – выдохнул он вместе с клубом пара. – Вот теперь гони как подорванная!
Сидя рядом с Ритой, Филя то и дело оборачивался и подолгу держал руку на псе. Он как будто слушал его этой рукой – чутко улавливал мелкую дрожь и почти неслышимое, буквально на грани ультразвука, поскуливание, которое вплеталось в тяжелое дыханье собаки. Пес косился на Филину руку, пытался благодарно хлопнуть по сиденью хвостом, однако всё, что у него получалось, было лишь едва заметным подрагиванием. Слипшаяся от крови и растаявшего снега шерсть на перебитом, очевидно, хвосте делала его окончательно неподъемным. Пес продолжал дрожать и только взглядом извинялся за свою беспомощность.
Филина рука лежала на мокрой и грязной холодной шерсти, машину колотило по выбоинам пригородного тракта, собаку временами подбрасывало, но Филя больше не просил Риту сбавить скорость. Подобно жалкому бумажному клочку на ветру, его мотали из стороны в сторону порывы самых противоречивых чувств. То он радовался, что сбитый ребенок оказался всего лишь собакой, то горевал из-за того, что опять едва не убил бедолагу пса. Потом снова начинал радоваться и, пугая этим немного Риту, даже улыбался, потому что пес все-таки был, и всё, что произошло с ним вчера, Филе не померещилось, и пес теперь лежал рядом с ним – живой, настоящий, пусть и слегка покалеченный. Потом Филя начинал думать, что, может быть, не слегка, и эта мысль приводила его в отчаяние, но зато, с другой стороны, существование пса в реальной жизни, в той ее части, которую теперь могла легко подтвердить сидевшая рядом с ним Рита, доказывало, что он все-таки не сошел с ума, и то, что было вчера – оно все-таки было. Мысль о том, что он не безумен, успокаивала его, и Филя, придерживая пса за свисавшую лапу, отчего-то даже гордился этим.
В доме у Данилова их ожидал переполох. Тёма ходил с огромным синяком, Павлик пытался удержать Зину у себя в комнате, однако она была совершенно неудержима и выскакивала оттуда на лестницу, где громогласно делала заявления о том, что нога ее в этот дом больше не ступит и что пусть она лучше замерзнет у себя в городской квартире, чем и дальше будет терпеть такое. После этого она возвращалась в комнату к мужу, но вскоре неизменно появлялась опять. Кому она адресовала свои филиппики, оставалось неясным. Кроме Инги, которая встретила Филю и Риту в прихожей, в доме из посторонних для Зинаиды людей больше никого не было.
Занятый размещением пса и поисками хоть какого-нибудь лекарства, Филя вначале не обратил на всё это особенного внимания. Он понял только, что между Даниловым и Тёмой произошел наконец открытый конфликт, и Тёма в результате получил по физиономии. В чем состояла причина конфликта, Инга не знала или не хотела говорить. Впрочем, сейчас Филе это было неважно.
– Лапы ему держи! – кричал он на Риту. – Вырвется же!
– Я держу! – отвечала она, напряженно кривя лицо и хватая раненого пса за передние лапы, которыми тот яростно бил по воздуху, словно проваливался в какую-то бездну и пытался изо всех сил выбраться из нее.
Собачьи когти несколько раз прошли с неприятным визгом по рукаву Ритиной куртки, и, если бы она, войдя в дом, успела раздеться, на руке у нее наверняка остались бы шрамы.
– Задолбал! – выдавила Рита сквозь крепко сжатые зубы и навалилась на пса всем телом, отчего тот жалобно заскулил.
– Полегче, – выдохнул Филя, который возился со сломанной задней лапой.
Щедро залив большую рваную рану йодом, он теперь старательно прикручивал бинтом к лапе логарифмическую линейку, найденную в кабинете Данилова. Под ногами хрустели осколки стекла. У стены валялся разбитый журнальный столик. Филя не помнил, когда он его разбил.
Пес, надежно прижатый к спинке дивана, продолжал скулить, иногда негромко рычал и скалил клыки.
– Тяпнет, – предупредила Инга, стоявшая за спиной дочери.
– Мам, не каркай, пожалуйста, – попросила ее Рита. – И так страшно.
– А к ветеринару не думали отвезти? Есть врач такой специальный, между прочим.
– Мама, очень смешно.
