Доктор Эмори Уильде был, конечно, ученым. Если точнее – ботаником, специализирующимся в астробиологии, ксеноботанике и, как, выяснилось, супружеских спорах.
Только две из этих областей знаний могли пойти на пользу «Нексусу».
Третья шла на пользу Регги, но только когда этот упрямый осел не противился.
Эмори понял, что от долгого сидения над микроскопом его спина начала принимать форму этого прибора. Бесполезно. Особенно с учетом того, что он сидел в одном из обеденных залов, а не в лаборатории, которую делил с остальной командой гидропонистов.
Здесь нечего было разглядывать под микроскопом, если не считать овсянку, которую они привыкли уплетать за компанию.
Вид у этого светлого месива был такой, что разглядывать его в микроскоп не хотелось.
Стул напротив него заскрипел, объявляя о неожиданном госте за общим столом. Эмори поднял усталые глаза, заставляя себя улыбнуться, когда узнал Уильяма Спендера, помощника директора Эддисон.
– Доброе утро. Или…
– Добрый вечер, – добродушно ответил замдиректора. Он был довольно щуплым и производил впечатление несколько беспокойного человека. Он, словно кот или какой-то грызун, все время стрелял глазами по углам.
Эмори мрачно подумал, что такого рода манеры свойственны не одному только Спендеру. Он стал замечать такое поведение и у других членов персонала «Нексуса». Неопределенность. Тревога.
Загнанность в угол.
Он не раз видел такое же выражение на лице Регги. По крайней мере, когда начальник позволял ему немного отдохнуть.
Улыбка Эмори сникла, он попытался придать своему лицу сочувственное выражение. Да, он работал ксеноботаником, но при этом был человеком. Он все еще понимал причины и следствия.
– У вас усталый вид.
Замдиректора положил локти на стол, загнув кисти внутрь.
– Я выбился из сил, – признал Спендер. – У нас все время возникают чрезвычайные ситуации.
Эмори поверил помощнику Эддисон на слово.
– В гидропонике, – ответил он, пытаясь говорить сочувственным тоном, – мы заняты одной-единственной задачей: выращиванием пищи. Насколько я понимаю, круг ваших проблем гораздо шире.
Вокруг глаз у Спендера появились морщинки, которые означали не улыбку, а скорее усталое согласие.
– Потушишь один пожар, как тут же начинается другой.
– В прямом и переносном смыслах?
– Именно так, дружище.
Эмори кивнул, потом с печальной улыбкой подвинул кашу Спендеру:
– Прошу, угощайтесь.
Замдиректора посмотрел на овсянку так, словно был готов есть что угодно, только не эту водянистую пресную массу, но, когда поднял голову, на его лице явно читалось выражение раскаяния.
– Нет, не могу. Вы ведь знаете, какая ситуация у нас с питанием.
Да. Он знал. Определенно знал. Его партнер часто говорил, что на него давит груз жизней тех, кто еще пребывает в стазисе, но Эмори чувствовал ответственность за жизни тех, кого он видел каждый день. Добропорядочных мужчин и женщин всех рас.
Им всем требовалась еда.
А облученные останки их семян никак не хотели прорастать.
Эмори сплел пальцы рук и сжал их так, что побелели костяшки.
– Знаю, – отозвался он. – Меня беспокоит эта ситуация, заместитель директора. Дела с семенами…
– Да, кстати, о семенах. – Спендер подался вперед, опираясь на локти, и понизил голос до заговорщицкого шепота. – Скажите, как по-вашему, как скоро возможен прорыв в делах с семенами?
Вокруг них было много обедающих, которые пытались хоть разговорами приправить надоевшую уже всем овсянку. И этих двоих, казалось, почти никто не замечал, а если кто и замечал, то ничуть ими не интересовался.
Эмори задумался.
– Думаю, на то, чтобы добиться настоящего прорыва, уйдет больше двух недель. Образцам требуется время для роста, а пока мы исследуем генетические повреждения…
Замдиректора снова оборвал его.
– Понимаю, понимаю, – сказал он с улыбкой и одобрительным кивком. – Как команда?
