ставших следствием волнений. Скверна не разрушила станцию целиком, спасибо тому богу, который хранил эту летучую развалину, но последствия очередного столкновения нагнали на персонал страху, который не отпускал их несколько дней.
А вот Каликс не впал в панику. Через несколько недель после того, как он потерял Рантана На’то, на его лице все еще оставались следы скорби. Да и команда тоже так до конца и не оправилась. Двое получили краткосрочный отпуск; Слоан не знала, куда они отправились, но она на их месте отправилась бы туда, где все еще можно было выпить.
Сам Каликс, однако, продолжал работать. Как и она.
Все продолжали работать. И если верить Каликсу, система жизнеобеспечения стала гораздо надежнее. Благодаря его товарищу по команде, саларианцу.
И крогану, который пытался его спасти. Накмору Арвексу.
Эта шутка не должна была закончиться смертью. Откуда им было знать, что они встали прямо на пути Скверны? Без сенсоров определить это было невозможно.
Но эти чертовы штуки не хотели работать. И тут она ничего не могла поделать.
Единственное, что они получали, так это подтверждение: Скверна дышала. И уничтожала все, что попадалось на ее пути. В том числе и «Нексус». Как и почему – эту загадку пусть разгадывают ученые.
Ее работа состояла в том, чтобы предотвратить панику, которая возникала то здесь, то там совершенно хаотично.
Когда жизнь более или менее устоялась, появилось время обдумать случившееся, а следствием этому стало неожиданное изобилие мнений. С кем бы она ни говорила в последнее время, каждый, кажется, точно знал, каковы приоритеты персонала и кого необходимо вывести из стазиса.
Станцию нужно бросить и основать колонию на одной из планет.
Всех нужно расселить по самым дальним уголкам станции на тот случай, если сердцевина опять подвергнется атаке.
Нужно попробовать атаковать Скверну самим.
Нужно вернуться в Млечный Путь.
Необходимо поставить бильярдный стол в четвертом жилотсеке.
С последним Слоан была согласна. С остальным… не очень.
Она сидела в одном из мест, где предполагалось разбить парк, пользовалась царившими здесь тишиной и спокойствием, пока все остальные занимались чем угодно, лишь бы не бездействовать. Прошедшие дни наверняка доказали одно: каков был ни был список дел у каждого, любая попытка расслабиться заканчивалась паникой. Скверна, отсутствие первопроходцев, смерть, новое столкновение…
А когда мнения превращались в панику, в страх, в ярость, – все, казалось, искали ее помощи. Кричали. Умоляли. Требовали.
Она хотела руководить. Приносить пользу. Здесь, на «Нексусе», люди смотрели на нее, говорили с ней, испытывая определенные надежды. Если Слоан хмурилась – независимо от причин ее дурного настроения: будь то отказ реактора или проблемы с пищеварением, – люди начинали в страхе шарахаться от нее..
Она никогда не думала, что политика – такая трудная работа. Ей всегда казалось, что заниматься политикой – значит сидеть на одном месте, все время улыбаться, рассыпать вранье и банальности, как рис на свадьбе.
Но на деле политика оказалась чертовски трудной работой. Теперь она могла в этом признаться хотя бы самой себе. Сообщать Танну о том, что ее посетило такое озарение, не имело смысла.
И тут, стоило назвать демона по имени, заверещал ее омни-инструмент.
Танн? А кто же еще! Сегодня явно был не ее день.
– Чему я обязана такой радостью? – спросила Слоан.
– Нам нужно встретиться, – безо всякой преамбулы резко заявил директор. – Если у вас найдется несколько минут.
Он знал, что найдется. Точно знал, где она находится и что делает, благодаря прибору на ее запястье, который теперь функционировал более или менее так, как ему полагалось, хотя и в ограниченном диапазоне.
Слоан вдохнула полную грудь регенерированного воздуха.
– Это важно?
Раздражение Танна погасила – и этому она сочувствовала – усталость.
– Как всегда.
Хорошо. Прекрасно. Она повела задеревеневшими от напряжения плечами.
– Уже иду.
Танн и Эддисон ждали Слоан в конференц-зале близ комцентра. Это стало уже своего рода ритуалом. Она, казалось, постоянно заставляет их ждать, но в этот раз никто из коллег не сказал на этот счет ни слова.
