— Гляди, экий несчастный… А людей когда жрал, быстро убивал? Или не убивал, а кровососами делал?
Белян всхлипнул:
— Думаешь, хотелось? Думаешь, радовался тому? А когда в груди печет и в голове мутится? Когда речь людскую забываешь, себя не помнишь — думаешь, ты бы справилась? Никого бы не тронула? Думаешь, я мечтал кровососом стать? Меня отец в закуп продал. Я с десяти весен подневольный, как пес. В хозяйском доме прислужник-приживала. Думал, вырасту, выкуплюсь. Да еще обережник через хутор наш ехал, признал во мне Дар. Сороку в Цитадель отправил. Радости-то было! Креффа за мной ждали. А тут хозяина дернул Встрешник отправить нас с ребятами в лес борти проверить. Позвали меня там. Ум и сердце отнялись. А потом… вот таким сделали. Не хочу больше! Голод этот… Убей за ради светлых Хранителей!
Девушка смотрела на него тяжелым взглядом. А потом вдруг встрепенулась, с трудом узнавая в возмужавшем изросшемся парне мальчонка, виденного три года назад:
— Ты не из Реш
тна ли?
Юноша взглянул на нее с изумлением и гнусаво ответил:
— Оттуда…
— Так вот оно что… — протянула Охотница, ничего, впрочем, не объясняя. И добавила: — Спать ложись.
Думала, вправду ляжет. Послушается.
Но он лишь сильнее затрясся.
— Ты успокоишься или нет? — Она рассердилась, дернула его за плечо и вдруг поняла, что плечо ледяное. — Замерз, что ли?
Он кивнул, пряча зареванное лицо.
— Вот же напасть с тобой! — в сердцах сказала обережница и направилась к седельным сумам. Выудила из недр шерстяную просторную куфайку и протянула пленнику: — Вздень. Смотреть страшно — весь синий и зубы стучат.
Белян поспешно напяливал на себя сухую одежу.
— Все. Никшни. Надоел.
Испуганный, он послушно вытянулся на своем ложе, укрылся кожаным плащом, еще несколько раз надрывно всхлипнул и уснул. Лесана уже сонному укрепила наузы на руках и ногах и снова забралась в свой шалашик. А в голове билась мысль: вот куда делся один из мальчишек, по коим Клесх слал в Цитадель сорок. Вот куда…
Чудно — уснула, как подстреленная.
Следующим днем дождь перестал. Проснулись рано, зябко ежась и зевая. В молчании поели и снова тронулись в путь по раскисшей дороге в пелене плотного тумана. С деревьев на голову и за шиворот сыпались тяжелые холодные капли. Лес был глухим, незрячим и казался тесным из-за белой завесы. Стволы сосен выныривали, будто из ниоткуда, грязь чавкала под ногами.
Белян тащился следом за Зюлей, и лошадь с сидящей на ней Охотницей казались ему из-за тумана зыбкой навью. По коже бежал мороз. И от тоски сосало под ложечкой. Шли неспешно. Долго-долго.
Полонянин брел, ни о чем не думая. Выдергивал ноги из раскисшей земли, иногда оскальзывался и замирал, зябко обхватив себя за плечи. А потом ужище натягивалось и ему снова приходилось брести. Он привык к долгим переходам и был вынослив, однако до сей поры ни разу не оказывался в плену, да еще и на привязи.
На привал остановились в середине дня, когда туман уже рассеялся. Охотница приготовила похлебку, щедро сдобрив ее вяленым мясом и укропом. В полнейшей тишине поели, немного передохнули и снова тронулись в путь. Белян опять шагал за Зюлей, иногда, нет-нет, а чувствуя косой взгляд колдуна. От этого взгляда парень, сам того не замечая, съеживался, втягивал голову в плечи и прибавлял шаг.
Когда начало вечереть, пленник уже еле брел, спотыкаясь на каждом шагу и мечтая об остановке, совсем как надысь. Но снова липкий страх заворочался в душе. Ну как колдун удумал чего?
По счастью, нет. Не удумал. Обережник поел безо всякой охоты, устроил себе лежанку, завернулся в меховую накидку и заснул, так и не проронив ни слова. За весь день. Неживой он, что ли?
Охотница тоже устраивалась на ночлег — снова подновила наузы да кивнула, мол, иди спать. Белян улегся на ворохе лапника, закрыл глаза и провалился в сон, даже не успев ощутить, как колючие ветки впиваются в бока.
А проснулся от жадного причмокивания. Распахнул глаза и уставился в кромешную тьму. Рядом кто-то шаркал, сопел, слюняво сглатывал…
— Кто тут? — тихо спросил юноша, мгновенно обсыпаясь холодным потом. — Кто?
— Родимай… голодно…
Юноша испуганно шарахнулся, потому что голос раздался всего в полушаге.
