Деган пожал плечами и вновь занялся блюдом, задержавшись лишь для того, чтобы смахнуть с колена пылинку.
– Тебе бы пришлось…
– Погоди.
Я посмотрел на потолок. Очередной скрип, снова пыль.
Проклятье!
– Птицеловка! – крикнул я. – Вали с чердака и перестань подслушивать!
Тишина.
– Да помогут мне Ангелы. Я продырявлю потолок, если не уберешься!
Молчание длилось.
– Живо, Птицеловка!
– Ты не достанешь до потолка, – донесся ее голос откуда-то сверху.
– Хочешь рискнуть? – Я потянул клинок, стараясь шуршать погромче.
– Ладно! – послышалось после очередной паузы.
Она пошла среди балок, и потолок опять заскрипел, осыпаясь пылью.
Я дождался падения последнего куска штукатурки и переключил внимание на коридор.
– И если за дверью еще кто-то слушает, их тоже найду и распотрошу!
Справа и слева пооткрывались двери, являя актеров в различных степенях одетости, смущения и веселья. Сходя по лестнице, они бурчали и шутили, а Деган удостоился как минимум нескольких подмигиваний от женской части труппы.
Когда коридор опустел, я вновь посмотрел на Дегана.
– Почему с тобой не бывает иначе?
Тот принужденно улыбнулся.
– Почему Птицеловка мне не сказала?
– Потому что я попросил не говорить. – Деган перестал улыбаться.
Я кивнул: это можно было понять. Неприятно, но можно. Даже Птицеловка не знала всего, что произошло между нами с Деганом, но была достаточно осведомлена, чтобы уважить его волю, когда дело коснулось меня.
– Добро, – произнес я, снялся с места и дошел до Дегана. – Поздравляю, ты застал меня врасплох и сбил с толку – что дальше?
– В былые времена я засчитывал себе очко и спешил домой, но это беседа иного рода.
– Какого же?
– Такого, что я скажу тебе уматывать к чертям из Джана и заниматься своим делом.
– И как, по-твоему, это подействует?
– Лучше, чем тебе кажется. – Деган поставил блюдо на пол и встал.
Он сжал зубы и кулаки, тяжело посмотрел на меня. Мне был знаком этот взгляд, которым Деган не только просчитывал варианты, но выбирал точки удара, определял геометрию поединка и оценивал противника. Холодный и бесстрастный взгляд из тех, которых я не привык удостаиваться, и потому до смерти перетрусил.
Затем он отвернулся и выдохнул. Я чуть не подхватил этот вздох.
– Почему Джан? – спросил он, не оборачиваясь. – Почему сейчас?
– А ты как думаешь, черт тебя побери?
– Ну, я-то совершенно уверен, что это не во исполнение твоей Клятвы. Мы оба знаем, что этого ждать не приходится.
Я уставился ему в спину. Ожидаемо и, честно говоря, заслуженно, но все равно больно. Нет, не просто больно – неописуемо.
– Я объяснился, – возразил я.
– Припоминаю, – отозвался Деган, – хотя мне было трудно уловить все тонкости твоих доводов: ты стеганул меня по затылку заколдованной веревкой и у меня дымились волосы. Это немного отвлекает. Упоминались твоя задница и империя, да?
– Ты знаешь, почему я совершил то, что совершил. Дело было не только во мне, тебе, империи и том проклятом дневнике: оно касалось Кристианы, Келлза и Круга вообще. Речь шла о том, чтобы сохранить им жизнь
– Я знаю, – сказал Деган.
– И что?
– А то, что поначалу я счел твои доводы убедительными; достаточными, чтобы не перечить. – Он повернулся ко мне, и взгляд его был суровым, как у солдата; тяжким, как нарушенное обещание; жестоким, как правда. – Но я ошибся.
