голубоватый промельк – и вот я уже отражал удар, который все же оставил на моем предплечье длинный тонкий порез.
Нет, при таком раскладе мне ни черта не выстоять.
Я всмотрелся в полуночный сумрак погреба, пытаясь совершить то, в чем раньше не испытывал никаких затруднений: рассмотреть противника ночным зрением. Занятие оказалось тягостным. Я видел каждую стену, каждый камень, каждого человека – кроме того, который был важен.
Может быть, зрение мне изменяло? Отказывало после магической вспышки, устроенной Тенью перед моими глазами почти пять месяцев назад? Может быть, мерцание пламени было сигналом, знаком какого-то сбоя – того, что со мной что-то сделали?
Проклятье, Себастьян, угораздило же тебя помереть, не разъяснив мне, какого рода даром ты меня наградил!
Рааз сказал: «Слушай». Но что, если слушал не только я?
Я сделал шаг, и два ответных прозвучали эхом. Ближе или дальше?
Глухое заполошное бормотание справа пресеклось кашлем. Рааз, говоривший на языке, который я узнал, но не понимал. Он творил магию. Зараза!
– Никакого света! – произнес я, маскируя голосом движение.
Два скользящих шажка вправо, один вперед. Во мраке, подцвеченном янтарем, кто-то невидимый тоже занял позицию.
В этот момент я понял, что наши шансы равны. Кем бы он ни был, меня ему было не видно: его, вероятно, обучали бою вслепую, ориентируясь на звуки, издаваемые противником. Вот почему он нападал так размашисто, предпочитая рассекать и рубить, – чем шире движение, тем больше площадь покрытия. Что касалось меня, то я никогда не сражался незрячим и мог, по крайней мере, оценить местность и уловить движение клинка. Моя догадка сводилась к тому, что он никогда не сталкивался с подобными мне; ни разу не попадал в ситуацию, когда предположительно слепая мишень вдруг нарушала его планы, вовремя отбивая удары и выполняя рипосты. А я был абсолютно уверен, что никогда не сражался с противником, которого не мог рассмотреть, особенно в темноте.
Но если Рааз нашепчет свет… тогда все изменится. Я стану сразу слепым и зримым. Я не сумею увидеть Клинка из-за жжения и сполохов в глазах, и тот напрыгнет и перережет мне горло, не заботясь о свидетелях.
Итак, никакого света, пока все не кончится.
И нужно ускорить конец.
Я мягко шагнул влево. Что-то тронулось в унисон. Проклятье, тише у меня не получится.
– Ты непредсказуем, – негромко произнесли из темноты. Голос был женский. – Осложнение.
Я наставил рапиру на звук.
– Можешь говорить, – разрешила она по-джанийски, но с незнакомым мне акцентом. – Я не убью. Это было бы… непорядочно.
– Но это не помешает тебе выяснить, где я нахожусь.
– Я сама говорю и вооружаю тебя тем же преимуществом. – Теперь голос звучал левее. Я перестроился. – Впрочем, – добавила она, – мне кажется, что тебе это ни к чему.
– Может быть, я просто мастер не хуже.
Ха!
– А может быть, способен видеть в темноте.
Я оцепенел и чуть не выронил от удивления кинжал. Откуда…
– И притом не джаниец, – продолжила она, – а потому не можешь быть избранным деспота. То есть Львом. – Короткая пауза, полная тишина. – Тогда кто же ты?
Я не знал, как ответить. На протяжении многих лет, с тех пор как Себастьян увел меня в чащу Бальстуранского леса и выполнил ритуал, даровавший мне ночное зрение, я считал себя уникумом. Я никогда не слышал ни сплетен, ни преданий о существовании такой способности у кого-то еще; никто не слышал о человеке, умеющем отогнать ночь. А слушал я активно – сначала как уличный Шнырь и Форточник, а после как Нос. Я держал ушки на макушке и тщательно оберегал мой секрет. О нем не знала ни единая живая душа, кроме Кристианы и Дегана. Джелем, возможно, подозревал, но он бы и родную мать заподозрил в подделке собственного рождения; могла догадываться и Птицеловка – моя ночная удачливость была слишком хороша для совпадения, но никто не говорил об этом напрямик.
Нет, за долгие годы высматривания и выслушивания не прозвучало ни слова, ни даже шепота.
До сих пор.
Внезапно я расхотел убивать эту женщину. Я должен был изловить ее и допросить. Получить ответ на пару вопросов.
– Гляжу, ты притих, – сказала она. – Похоже, что я попала в точку.
– Спрашиваешь, кто я такой? – отозвался я. – Опасный человек. Бросай свою железку или берись за дело. Мои друзья истекают кровью, мне некогда заниматься тобой.
Я очень хотел потолковать, но еще больше не хотел умирать.
– Как и мне тобой, – подхватила она.
