— Вёсла на воду! — услышал он свой собственный голос. — Полный вперёд!
2
Ева выглянула из-за плеча Вани-Подарка. Она смотрела на капитана Кальяна. И на Рыжую Анну. И на то удивительное, что сейчас происходило. Она видела такое второй раз в жизни: Хардов на гиблых болотах слышал сердце своего ворона, хотя связь тех двоих была гораздо тоньше, глубже, интимнее. И Ева знала, что тоже так может. И может намного больше.
«Я тоже слышу твоё сердце, — мысленно произнесла она. — Спасибо тебе». И девушка с трудом сдержала собственную руку, чтобы не погладить зайчиху по пушистой, переливающейся чистой белой шёрстке.
Капитан Кальян уже отдал свои распоряжения. Лодка снова двигалась вперёд. Зубной мост приближался.
3
Фёдор открыл глаза. Там, снаружи, за пределами его сумрачной каюты что-то происходило. Перед мысленным взором он опять, как в доме Сестры, видел полёт бумеранга. Она что-то сделала с ним. Ясно, что так. И вот теперь он лежит здесь без сил. Только это ошибка. Они все принимают его за кого-то другого. Но… Не только это. Там, снаружи, происходит что-то ещё. Какой-то обман. Какой-то…
Фёдор попытался приподняться. Голова кружилась, и перед глазами тут же всё поплыло. Фёдор беспомощно откинулся на своей лежанке. Повернул голову в сторону узких прорезей окошек. Там был туман снаружи лодки, так? И ещё этот голос, который он раньше принимал за отцовский. Издевательский, насмешливый, но и твёрдый, иногда даже не дружественный, а бесконечно близкий, родной. И вот он твердит сейчас о каком-то обмане. Голос или голоса… Может, Фёдор заслуживает насмешки?
Резкая мысль, словно резкие телодвижения, вызвала слабость и новый до дурноты приступ головокружения. Фёдор отвернулся от окошек.
Ничего. Сейчас, сейчас он соберёт силы и снова попробует подняться. Он сможет. Он не знает, о чём должен предупредить, но постарается. Только чуть-чуть передохнёт и повторит попытку. Он постарается.
4
«Очень ярко», — вдруг подумал Хардов. Боковым зрением он видел, как росло и сиядо то, что Матвей Кальян принял за распускающийся цветок, и вроде бы такая сила скремлина должна только радовать, но…
«Давай, Рыжая, ещё немного и отпускай его. — Туман серой тяжестью лежал по берегам, а по центру моста набух и почернел, как грозовая туча. — Посмотрим, что там для нас приготовили. Но почему так ярко?»
Хардов уже забралу Вани-Подарка бумеранг и уже отвёл руку для замаха. Штурмовой ВСК, переведённый в режим стрельбы одиночными, он переложил в левую руку, но собирался успеть сделать несколько выстрелов прежде, чем бумеранг вернётся. Зарок, данный им на гиблых болотах, запрещал Хардову прибегнуть к помощи Мунира, а также пользоваться помощью каких-либо других скремлинов, — отныне он слеп и беззащитен в тумане, можно сказать, обнажён, — но он не запрещал ему пользоваться оружием. И нет такого зарока, который бы запретил Хардову оставаться гидом. Пусть слепым и обнажённым. Он исполнит что должно, он войдёт в туман без защиты, самим собой, таким, каков он есть, но…
«Запомни, малец, дважды достоин уважения тот, кто способен сражаться голым». Хардов усмехнулся, а рука его, сжимающая бумеранг, начала замах. Никакой зарок не заставит его перестать быть гидом. И он чувствовал, что Анна сейчас отпустит свет, чувствовал, как сосредоточен Ваня-Подарок, который теперь смотрел на мир через прицел автомата; он хранил в сердце слова Учителя, сказанные ему давно, на заре юности о том, кто способен сражаться голым.
А потом, как обычно перед схваткой, мир на несколько мгновений остановился. С левой стороны, там, где плыл огонёк, созданный Анной и белой зайчихой, стала медленно рождаться ярчайшая вспышка, и она тут же вытянулась лучом, столпом света, который устремился в сторону мглы, пожравшей мост. И одновременно так же медленно, плавно вращаясь в воздухе, к мосту полетел бумеранг, пущенный всей силой сердца гида Хардова. Впрочем, о сердце он уже больше не думал. Оружие было взято им наизготовку, и указательный палец лёг на спусковой крючок. Хардов знал, что первый выстрел
