Глава 17
Дар скремлина
1
Фёдор стоял на берегу Икшинского водохранилища и смотрел, как лодка увозит от него Еву. Внутри была тишина, которая накрыла тонкой вуалью огромную скорбь, разрывающее отчаяние. Рядом стоял Тихон, но и его обволакивала эта тишина, когда что-то кончилось, и неизвестно, сможешь ли ты создать что-либо заново.
Фёдор помнил её прощальный взгляд, который он теперь никогда не забудет; сколько всего она сумела сказать ему за одну секунду… А потом сразу ушла, позволила себя увести в приготовленную для неё каюту. И скольким он не ответил. Потому что знал, что не выдержит. И станет ещё хуже, больнее. Он только что нашёл её и тут же потерял. Он только обрёл Хардова… и потерял. Скорбь шевельнулась в нём, готовая впиться своими беспощадными или милосердными пальцами в его сердце. Этот юноша из Дубны хотел реветь. Но он не мог позволить себе даже этого.
— Ещё не поздно передумать, — мягко сказал Тихон. Фёдор отрицательно покачал головой.
— Нет, я вернусь за ним. Я обещал.
— Тео, твоё место пока не здесь. Мы позаботимся о… Хардове.
— Не зовите меня больше так, — попросил он. — Фёдор. Так лучше.
Тихон кивнул:
— Я просто пытаюсь помочь.
— Я знаю.
Фёдор не до конца помнил, как Ева дотащила его. Помнил только, как его подхватили чьи-то сильные руки, и были голоса, и чьи-то рыдания, и кто-то тряс его:
— Что с Хардовым, Фёдор, где Хардов?
Но он только прохрипел:
— Его поглотил туман.
Он помнил, как уже далеко за шестым шлюзом стал приходить в себя, и вокруг было множество незнакомых людей, которых он начал смутно вспоминать. Им навстречу вышел эвакуационный отряд, только Хардова поглотил туман. Он помнил, как сиротливо и холодно стало в груди, когда хардовский манок, что гид успел повесить ему на шею, потемнел и распался на две части. И как Ева поняла, что это значит, и как она разрыдалась. Помнил, как побледнела Рыжая Анна и как отвернулась от него. Было ли обвинение в её красивых глазах? Наверное, нет. Только он этого никогда не узнает. Помнил, как какой-то очень древний старец, но всё ещё не утративший благородной осанки, бросился к нему, припал на колено, радостно ухватил за руку:
— Учитель! Учитель, вы узнаёте меня?..
Фёдор не мог больше этого выносить. Они все радовались его возвращению. И она, и все скорбели по Хардову.
— Это Петропавел, — чуть слышно подсказал Тихон, указывая на старца. — Твой первый последователь, первый ученик. Глава ордена гидов той стороны.
— Петропавел? — бездумно повторил Фёдор.
— Ты сам так его прозвал. — Тихон печально улыбнулся. — За излишнее рвение.
Фёдор больше не мог. Он хотел, чтобы этого всего не было. Он хотел оставаться этим юношей из Дубны. Тот хотя бы мог позволить себе плакать.
— Фёдор, ты ничем ему сейчас не поможешь. — Голос Тихона был таким же тихим, как и его имя, таким же, как плеск за кормой лодки, увозившей от него Еву. — Нас ждёт очень много дел на канале. И ты необходим. Но… не сейчас, Фёдор. Мы найдём его. Мы позаботимся о Хардове. Мы воздадим ему… — Голос Тихона не дрогнул, нет, просто что-то в нём упало, — последние почести. Твоё место сейчас на лодке.
— Я не знаю, где моё место, — сказал Фёдор. — И дело не в почестях.
Фёдор подумал, что несколько человек всё же обвиняют его. Может, и сами пока этого не знают. Только это будет расти. Не все готовы платить любую цену за его возвращение. Рыжая Анна и Ваня-Подарок среди них. И… Ева. И за это он любил её ещё больше. Быть может, он её больше не увидит.
