Да, это было давно…
А потом гид задержал дыхание, и весь внешний мир перестал существовать. Кроме оружия и цели, куда он сейчас пошлёт пулю. Хардов нажал на спусковой крючок. С глухим хлопком, чуть более громким, чем звук выстрела, лопнул первый прожектор. И словно в ответ в плотной стене тумана, стоявшего на том берегу, гневно полыхнуло чем-то холодным, похожим на зарницы. Только это никакие не зарницы. У Хардова дёрнулась щека. Оружие уже было готово к следующему выстрелу. Эта чёрная воля, сковывающая всех, кто был в лодке, чуть ослабила хватку. Гид выстрелил. Второй фонарь прожектора разлетелся вдребезги. Оставался последний: теперь до другого берега добивал лишь одинокий луч. Дышать стало значительно легче. Хардов прислушался и ощутил, как по лбу пробежали капельки пота. Это его озадачило — напряжение оказалось большим, чем чувствовалось.
«Давайте, давайте, гребите, мои хорошие! — быстро подумал он. — Нам бы только успеть войти в канал». Хардов посмотрел на последний луч, связывавший оба берега, и он показался ему натянутым, как струна. И что-то ещё… Звук, низкий и тихий, на грани слуха, похожий на треск статического электричества или гул электропроводов. Хардов снова прислушался, но ничего больше различить не смог. А потом выстрелил ещё раз. И на несколько секунд единственным источником света вокруг них стала бледно-зелёная луна, плывущая в тревожном небе.
Фёдор почувствовал, что руль больше не вырывался из его рук: потребовалось совсем лёгкое усилие, чтобы вернуть лодку на прежний курс. О том, куда могло затянуть лодку,
не хотелось даже думать. Сердцебиение постепенно приходило в норму, по крайней мере, в груди юноши больше так бешено не стучало. Хардов только что произвёл выстрел, и последний луч за спиной Фёдора погас. «Второй» исчез, на его месте теперь зиял громадный, похожий на провал, бесформенный сгусток тьмы. И обруч, сдавливающий виски, ослаб.
Фёдор крепче взялся за руль. И даже попробовал робко улыбнуться Кальяну. Капитан сидел лицом к нему и с молчаливой сосредоточенностью работал веслом. Мучительная складка, прочертившая лоб здоровяка, ещё не разгладилась.
Фёдор посмотрел на Хардова: гид по-прежнему стоял у мачты и к чему-то тревожно прислушивался. Мунир, взлетевший было, пока гид стрелял, вернулся на плечо хозяина. Сейчас ворон застыл и, забавно склонив голову, глядел на чужой берег. Фёдор глубоко вздохнул: он, наверное, с удовольствием бы посмеялся, только… Это ощущение плохого вовсе не ушло. Оно словно затаилось, притихло в темноте и теперь раздумывает.
Вот и Фёдор услышал этот низкий и какой-то пустотный звук. Мунир заволновался, расправляя крылья.
И вдруг юноша отчётливо понял, что это ещё не всё, лишь короткая передышка. Там, за его спиной, где только что погасли прожекторы, снова что-то происходило. Это он почувствовал, когда мороз иголочками побежал от основания его позвоночника вверх, это увидел в отсветах взгляда Кальяна, когда тот надтреснуто прошептал:
— Не может быть… Они светятся!
А потом здоровяк не смог скрыть поток паники, прокравшихся в его голос:
— Хардов, прожекторы снова светятся.
6
Павел Прокофьевич Щедрин видел, как лодка мирно удалялась по спокойной поверхности водохранилища в сторону входа в канал. По широкой водной глади в серебре весело переливалась лунная дорожка, а яркие фонари освещали мощными лучами памятник Ленину, о котором столько любили посудачить в городских трактирах. Напряжение, которое чувствовалось, пока они добирались сюда, с отходом лодки развеялось почти окончательно. Павлу Прокофьевичу даже показалось, что его лицо обдало лёгким ветерком. И он подумал, что, наверное, зря они беспокоились и всё с Евой будет хорошо. Поэтому старый учёный был искренне изумлён, когда Хардов исполнил своё обещание и расстрелял прожекторы.
— Бог мой, ну зачем это? — промолвил Щедрин.
В какой-то момент ему показалось, будто он различил что-то на том месте, где когда-то находился второй памятник, но именно что показалось: всё было мирно, спокойно, И совсем скоро он пойдёт домой и заварит травяного чаю, что так любили они с Евой за час до сна. Возьмёт почитать старую книгу и лишь потом ощутит, как осиротел его дом.
— Я её спасаю, — теперь уже с уверенностью прошептал Щедрин.
И, конечно, старый учёный не видел того, что творилось сейчас с уже мёртвыми прожекторами. Того, что видела его дочь и все, кто находился в лодке.
